– А ревность и прочая бытовуха? Не хотите там поискать?
– Хочу, но рук не хватает. Знаете, Иван Алексеевич,
этот Параскевич был, по-моему, глубоко несчастен.
– Что, проблемы с женой?
– Скорее с матерью. Мать у него – такая, знаете ли,
особа, которая искренне считает всех окружающих глупее себя. Вот, например, о
своей невестке Светлане она отзывается следующим образом: я, дескать, не была в
восторге от Лениного выбора, но, в конце концов, не мне с ней жить, а ему,
поэтому я всегда была приветливой со Светочкой и всеми силами старалась ее
полюбить как родную. У нас с невесткой были прекрасные отношения, мне очень
скоро удалось преодолеть неприязнь к ней, ведь самое главное для меня – чтобы
мой сын был счастлив. А сама Светлана и многие друзья Параскевичей, как
старших, так и младших, в один голос утверждают, что Галина Ивановна так люто
ненавидела невестку, что даже не умела этого скрывать, хотя, может быть, и
старалась. Ненависть выплескивалась во всем, в каждом слове, в каждом взгляде,
в жесте. В любой мелочи. А Галина Ивановна свято уверена, что она – великая
актриса и о ее истинных чувствах никто не догадывается. Властная, нетерпимая к
чужому мнению, если оно не совпадает с ее собственным, все за всех решает,
всегда знает, кому как лучше поступить. В общем – чума. У таких матерей обычно
вырастают очень несчастные дети, потому что эти дети с младенчества приучены
беспрекословно слушаться, боятся делать наперекор и при этом тихо ненавидят
мать. Ненависть с каждым днем, с каждым годом накапливается, но страх перед
матерью не позволяет ей выплескиваться наружу криком или просто резким
замечанием, поступком. Представляете, в каком аду живут эти несчастные дети? Им
уже за пятьдесят, а матери продолжают их третировать, смотреть в рот и давать
советы, что нужно есть, а что нельзя, критически оглядывать одежду и
комментировать их стиль и манеру одеваться. Они суют нос во все семейные
проблемы детей, осуждают их супругов, дают рекомендации по воспитанию внуков,
командуют, распоряжаются, повышают голос, позволяют себе грубости и бестактные
выходки.
– И что же, мать Параскевича именно такая?
– Один в один, – подтвердила Настя. – Даже
хуже. А жена у него очень милая, мне она понравилась. По-моему, она
по-настоящему любила своего мужа…
* * *
Светлана Параскевич повернулась на бок и стала осторожно
вылезать из-под теплого пухового одеяла. Она старалась не потревожить лежащего
рядом мужчину, но он все-таки открыл глаза, быстрым жестом обхватил ее за плечи
и уложил обратно, крепко прижав к себе.
– Ты куда это собралась?
– Пойду чайник поставлю.
– А поцеловать? Как это можно – оставить любимого
мужчину одного в комнате и уйти, не поцеловав его?
Светлана нежно поцеловала его в губы, в глаза, в щеки.
– Я тебя обожаю, – прошептала она. – Ты –
невероятный. Лучше тебя никого нет.
– А твой покойный муж?
Она расхохоталась звонко и весело.
– Только мой покойный муж может сравниться с
тобой, – проговорила она, гладя мужчину по плечам и груди. – Но ты
все равно лучше. Ты свободнее, а значит – сильнее. Ты независим. Ты можешь себе
позволить, в отличие от него, быть гордым. Ведь у тебя нет такой матери, какой
была моя свекровь.
– Но у меня нет и такого таланта, какой был у твоего
мужа. Кто я в сравнении с ним? Жалкий учитель русского языка и литературы,
получающий гроши.
– Это неважно, – тихонько сказала Светлана,
обнимая его. – Ты мужчина, которого я люблю. А талант тебе и не нужен.
Достаточно того, что он есть у меня.
Глава 2
По квартире разливался аромат крепкого, только что смолотого
и сваренного кофе. Сергей Николаевич Березин сладко потянулся под одеялом и
привычно протянул руку на другую половину огромной супружеской кровати.
Протянул – и тут же отдернул. Все месяцы, пока Ирина была в клинике и в
санатории, он знал, что дома ее нет, поэтому даже спросонок не забывал об этом.
Но вчера он привез ее сюда, и подсознание дало команду: раз жена в квартире,
она должна быть в супружеской постели.
А ее нет. Нет и быть не может. Ирина будет спать в маленькой
комнате на диване. Она сама сделала выбор, хотя Березин предлагал ей занять
спальню.
Сергей Николаевич легко выпрыгнул из-под одеяла, сделал
несколько взмахов руками, чтобы разогнать кровь, натянул джинсы и отправился в
ванную. Через десять минут, выбритый и благоухающий хорошей туалетной водой, он
появился в кухне. Ирина сидела на стуле, некрасиво сгорбившись, непричесанная,
в небрежно застегнутом халате и в тапочках со стоптанными задниками. Березин
недовольно поморщился, не сумев скрыть неудовольствия.
– Доброе утро, – сдержанно сказал он.
– Здравствуй, – вяло откликнулась Ирина.
– Ты плохо себя чувствуешь? – вежливо
поинтересовался он.
– Нормально.
Она пожала плечами и отпила кофе. Березин заметил, что чашка
была не из сервиза, стоящего на кухне в застекленном шкафчике, а из тех
разномастных, с отколотыми ручками и царапинами, которые использовались для
отмеривания, например, сахара, или муки, или воды, или крупы. Та Ирина никогда
не стала бы пить кофе из этих чашек.
– Тогда почему ты в таком виде?
– А что? Чем тебя мой вид не устраивает? Я же дома, а
не на приеме в посольстве.
– Ира, ты не должна забывать – ты моя жена. Пожалуйста,
веди себя соответственно.
– Но ведь здесь нет никого, – искренне удивилась
она, и Березин понял, что Ирина действительно не понимает, чего он от нее
хочет.
– Пойми, – мягко сказал он, наливая себе кофе в
красивую чашку из тонкого фарфора, – ты не должна расслабляться даже дома.
Ты должна все время вести себя так, как будто за тобой наблюдают десятки глаз.
Только так ты сможешь обрести уверенность и стать настоящей женой политика.
Если ты будешь делить свое поведение на две категории – «для дома» и «для
людей», – ты обязательно допустишь грубую ошибку, причем публично. И
первое, что ты должна сделать, – не ходить дома распустехой и не пить кофе
из битых чашек, даже когда ты одна.
Ирина молча вышла из кухни, и Березин с досадой подумал, что
она оказалась более обидчивой, чем он предполагал. Намучается он с ней. Ирина
вернулась через несколько минут в длинной, до пола, вязаной юбке, узкой и
прямой, и в трикотажной блузке с длинными рукавами, завязанной на животе в узел
и открывающей маленький кусочек ослепительной кожи. Волосы ее были стянуты на
затылке и закреплены в узел, губы слегка подкрашены. Теперь она, тонкая и
изящная, напоминала натянутую струну, готовую при умелом прикосновении
откликнуться мелодичным звуком.
Не говоря ни слова, Ирина вылила в раковину остатки кофе из
своей чашки с щербатыми краями, достала чашку из сервиза, налила в нее кофе и
уселась напротив Березина, закинув ногу на ногу. Он невольно залюбовался ее
прямой спиной, длинной шеей и гордо вскинутым подбородком. Как похожа, боже
мой, как она похожа на ту! Наваждение.
