– Он был одет так же, как и тогда, ночью?
– Нет, при аресте на нем было темно-серое пальто и
меховая шапка.
– И вы даже в другой одежде его узнали?
– Я же вам сказал, я смотрел не на одежду, а на лицо.
– Давайте еще раз вернемся к той ночи. Вот вы подходите
к большому окну и видите ярко освещенный холл. Можете схему холла нарисовать?
– Пожалуйста, – пожал плечами Пригарин, взял
чистый лист бумаги и ручку и принялся чертить план. – Вот здесь вход в
подъезд, здесь, слева, окно, по правой и левой стенам висят почтовые ящики,
синие такие, железные. Дальше, вот здесь, в левой стороне, дверь и ход на
лестницу, а прямо – ступеньки, ведущие к лифтам.
– Покажите, где стоял мужчина, – попросил Стасов.
– Вот здесь. – Пригарин поставил на схеме крестик.
«Все верно, – подумал Стасов. – Досюков жил в
двести семнадцатой квартире, и его почтовый ящик находился как раз на левой
стенке, рядом с подоконником. Он положил на подоконник стеклоочистители,
зеркало и приемник, докуривал сигарету и одновременно искал ключи в кармане.
Все это похоже на правду и совсем не похоже на выдумку».
– Вы не могли бы показать мне наглядно, как именно
стоял мужчина, как он курил и искал ключи?
Владимир Петрович послушно поднялся из-за стола, сунул одну
руку в карман брюк, другую поднес к лицу, соединив подушечки большого и
указательного пальцев.
– Вот так он затянулся в последний раз, потом сигарету
щелчком в угол отправил, сплюнул и пошел к лифту.
– Вы точно это помните? – настороженно спросил
Стасов. – Именно щелчком отбросил окурок и сплюнул?
– Именно так.
– Что ж, спасибо вам, Владимир Петрович. Не обессудьте,
если придется еще разок вас побеспокоить.
– Ну что вы, какое беспокойство, – добродушно
откликнулся Пригарин. – Приходите, буду рад помочь.
* * *
Интересно, где же это всеми уважаемый молодой бизнесмен
Евгений Досюков успел нахвататься тюремных жестов, размышлял Стасов,
возвращаясь домой после разговора с Пригариным. Неужели сиживать приходилось?
Да нет, вряд ли. Наталья говорила, что Досюков в зоне усиленного режима, то
есть там, где отбывают наказание лица, впервые осужденные за тяжкие
преступления. Если бы это была вторая ходка, он бы загремел на строгий режим. И
в приговоре об уголовном прошлом ни слова не сказано, а ведь, если была
судимость, они обязаны были бы это отразить. Надо просить, чтобы взяли в архиве
дело, самому Стасову его никто не даст.
Но откуда же этот чисто тюремный жест? Срок, может, и не
мотал, а в камере сиживал в качестве задержанного, подозреваемого, обвиняемого
и даже, может быть, подсудимого? В уголовном деле должны быть материалы
проверки.
Заверещал лежащий в кармане телефон. Звонила бывшая жена
Стасова Маргарита, и голос у нее был раздраженный, как всегда, когда она
чувствовала себя виноватой.
– Черт бы взял эту проклятую работу, – начала с
ходу причитать Маргарита. – Мне опять нужно срочно ехать.
– Куда на этот раз? – лениво поинтересовался
Стасов, внимательно глядя по сторонам и перестраиваясь в другой ряд, где было
поменьше машин.
– В Мюнхен. Там фестиваль документального кино. Владик,
я лечу завтра днем. Ты заберешь Лилю?
– Когда?
– Прямо сейчас.
– Конечно. Я уже еду.
Стасов даже не пытался скрыть радость, что ему придется как
минимум неделю прожить вместе с обожаемой дочерью. В глубине души он лелеял
несбыточную мечту о том, что Маргарита соберется выходить замуж, забеременеет и
отдаст Лилю ему, Стасову, навсегда. А пока девочка жила у родителей по очереди
– в зависимости от степени их занятости.
Добираясь до дома, где жила бывшая супруга, Стасов
лихорадочно вспоминал, есть ли у него чем кормить Лилю с учетом ее специфических
вкусов. Получалось, что по дороге нужно заехать в гастроном и купить
сырокопченую колбасу, кетчуп и черный хлеб, неплохо было бы разжиться и
ананасовым компотом, Лилечка его очень любит.
Дочь уже ждала у подъезда, слишком рослая и слишком крупная
для своих без малого девяти лет, но все равно такая маленькая и беззащитная,
что у Стасова сердце сжалось. Рядом с ней на скамейке стояла большая сумка.
– Почему ты здесь? – строго спросил он, хватая
девочку в охапку и поднимая на руки. – Где мама?
– Мама дома, им нужно к поездке готовиться, –
ответила Лиля, обхватывая Стасова за шею.
– Кому это – им?
– Маме и Борису Иосифовичу. Они вместе летят.
«Еще бы не вместе, – подумал Стасов. – Ну
Маргарита! Девчонку за дверь выставила дожидаться, пока отец за ней приедет, а
сама с Борей Рудиным в койку прыгнула. Неймется ей, подождать не может».
Он усадил Лилю на заднее сиденье и поехал домой. В душе у
него все улыбалось и пело, как бывало всегда, когда Ритка отдавала ему дочь. И
только маленькая, тоненькая, но назойливая, как комариный писк, мысль не давала
ему покоя. Это была мысль о том, когда же и где приличный во всех отношениях
человек Евгений Досюков приучился курить сигареты без фильтра, сжимая их двумя
пальцами и автоматически сплевывая после каждой затяжки, потому что крошки
табака все время попадают на язык. Так где же? И когда?
Глава 13
Полковник Гордеев очень не любил, когда его подчиненных
вызывали вышестоящие начальники. Он полагал, что руководить оперативниками
своего отдела должен только он сам, и никто другой, и, разумеется, наказывать
их тоже имеет право только лично он. И в этом вопросе его совершенно не
интересовало содержание всяческих служебных инструкций и объем должностных
полномочий руководства ГУВД. Поэтому, когда руководитель управления уголовного
розыска стал разыскивать Каменскую, Виктор Алексеевич, ни секунды не
сомневаясь, сам отправился в генеральский кабинет.
Генерал Руненко ничуть не удивился, увидев Гордеева.
– Где твоя девица? – сердито спросил он. –
Под сейф со страху спряталась?
– Каменская работает, – неопределенно ответил
Гордеев. – С утра ее вызывал к себе Ольшанский из горпрокуратуры. Пока не
вернулась.
– Результаты вскрытия Исиченко есть?
– Так точно, товарищ генерал. Отравление квалидилом.
– А попроще?
– Квалидил относится к аш-холинолитическим
веществам, – не моргнув глазом, принялся рассказывать Гордеев, ехидно
посмеиваясь в душе. – Вызывает паралич межреберных мышц и диафрагмы. В
результате прекращается самостоятельное дыхание и наступает асфиксия. Судебный
медик при вскрытии обнаружил отек и полнокровие легких, жидкую кровь в полости
сердца и другие признаки, свидетельствующие об отравлении курареподобным
веществом.
