– Про путешествия я не люблю, – строптиво заявило
сероглазое дитя, – а про Робинзона Крузо я уже читала. Про любовь
интереснее.
– Ладно, Котенок, я уехал, а ты садись за уроки. Не
скучай.
Он вернулся на работу и снова окунулся в ежедневную текучку,
а в восемь вечера отправился к Наталье Досюковой. Ему хотелось до конца
прояснить вопрос со странной манерой ее осужденного мужа держать сигарету
кончиками двух пальцев.
Наталья выглядела расстроенной и подавленной, но очень
старалась не показывать этого.
– Видеофильмы? – удивленно спросила она. –
Конечно, есть. Когда мы с Женей ездили отдыхать, он всегда брал камеру. А что
вы хотите увидеть в этих фильмах?
– Не знаю, – признался Стасов. – Но вы
поручили мне работу, и я должен искать самые невероятные пути, чтобы ее
выполнить. Обычным путем у меня что-то не очень получается.
– Что вы имеете в виду?
– Я не могу обнаружить никаких признаков подкупа
свидетелей или их недобросовестности. Приходится фантазировать, изобретать. Понимаете?
– Не очень, но вам виднее. Вы хотите прямо сейчас
посмотреть фильмы?
– Если вы не возражаете. Я мог бы попросить их у вас и
посмотреть дома, но мне придется задавать вам вопросы о тех людях, которые
попали в кадр. Может быть, мне удастся что-нибудь нащупать.
– Хорошо, – вздохнула Наталья, но Стасов видел,
что энтузиазма его предложение не вызвало.
Они уселись перед телевизором и стали просматривать пленки.
– Это мы в Испании, – комментировала
Наталья. – Это на пляже, а это бассейн в нашей гостинице. Это мы вечером
ходили пить кофе на набережную…
Стасов оценил вкус Евгения Досюкова – гостиница была из
дорогих, построенная с умом и с заботой об отдыхающих. Он с интересом
рассматривал Досюкова, отмечая жесткое неулыбчивое лицо, резкие движения,
холодный взгляд. Вот он сидит в кафе, на нем шорты и простая белая майка,
подчеркивающая коричневый загар. Пьет что-то из высокого стакана, в руке
сигарета, зажатая между фалангами указательного и среднего пальцев. Вот еще
сцена, на которой Досюков курит, и снова сигарету он держит совсем не так, как
описывал свидетель Пригарин. Странно. Что же получается, на людях у него одни
манеры, а когда никто не видит – другие? И такое бывает.
– Наталья Михайловна, какие сигареты обычно курил ваш
муж?
– «Кэмел». Ничего другого он не признавал.
– Сколько времени вы знакомы?
– До ареста было четыре года. Сейчас уже пять.
– И все это время он курил только «Кэмел»?
– Да. А в чем, собственно, дело?
– Он вам никогда не рассказывал, что было время, когда
он курил сигареты без фильтра?
– Нет, – покачала головой Досюкова. – Такого
не было. То есть он не рассказывал. А было или нет, не знаю.
– Еще вопрос, Наталья Михайловна. Он может показаться
вам странным и даже оскорбительным, но я прошу вас не обижаться и ответить.
– Конечно, спрашивайте.
– Арест вашего мужа в связи с убийством Бориса
Красавчикова был его первым столкновением с милицией? Или ему приходилось и
раньше подвергаться задержаниям и арестам? Может быть, в юности, когда он еще
был несовершеннолетним?
– Нет… – Она растерянно посмотрела на Стасова. –
То есть… я не знаю… Он не рассказывал. А почему вы про это спрашиваете?
– На всякий случай, вдруг пригодится. Если я провожу
расследование в интересах вашего мужа, то должен знать о нем как можно больше.
Стасов не смог бы объяснить в тот момент, почему он не стал
рассказывать Наталье о показаниях Владимира Петровича Пригарина. Не стал, и
все.
Теперь на экране телевизора появился Биг Бен и здание
английского парламента. Досюков и Наталья гуляли по Лондону. Рядом с ними
Стасов увидел еще одну пару явно российского происхождения.
– Это ваши знакомые? – спросил он.
– Это Борис, – тихо ответила Наталья. – Борис
Красавчиков и его девушка. Мы тогда вместе ездили, как раз на майские праздники.
– Ваш муж был дружен с Борисом?
– Не то чтобы… Просто хорошие приятели.
Потом они смотрели видеозаписи, сделанные в Париже,
Амстердаме, Брюсселе, Майами. Ничего не бросилось Стасову в глаза. Но сигарету
на всех кадрах Евгений Досюков держал одинаково – между указательным и средним
пальцами.
* * *
Настя вместе с Коротковым моталась по Москве в поисках
медицинских карт Людмилы Исиченко и Леонида Параскевича, попутно выясняя круг
их знакомых. В первую очередь они навестили друзей Параскевича, у которых он
был в гостях в день гибели. Это были супруги, знакомые с Параскевичем еще с
университетских времен.
– Вспомните, пожалуйста, как можно подробнее тот
вечер, – попросил Коротков.
– Но нас уже допрашивали, и не один раз, –
недоумевали супруги. – Мы все рассказали.
Это было правдой. Их действительно несколько раз допрашивал
Ольшанский, пытаясь выяснить, не упоминал ли Параскевич, что его кто-то
преследует, угрожает ему или, может быть, вымогает у него деньги. Те допросы
преследовали вполне определенную цель – получить информацию, позволяющую
пролить свет на причину убийства и личность преступника. Теперь же задача
стояла совсем иная, но в интересах чистоты эксперимента нельзя было говорить,
какая именно, чтобы не подталкивать людей в определенном направлении.
– И все-таки нам придется побеседовать еще раз. Начнем
с самого начала. Леонид приехал неожиданно или договаривался с вами заранее?
– За день или за два примерно.
– Для визита была определенная причина, или он просто
приехал повидаться с друзьями?
– Нет, никакой специальной причины не было. Он позвонил
и сказал, что, мол, это просто свинство, что мы так редко видимся, старую
дружбу надо беречь и все такое.
– А с его женой вы знакомы?
– Да, конечно, мы же все на одном курсе учились.
– Леонид вам объяснил, почему он приехал без нее?
– Нет. Мы, правда, спросили, где Света, а он как-то
отмахнулся, и мы подумали, что они, наверное, поссорились, потому он и пришел
один.
– В каком он был настроении?
– Знаете, в странном каком-то. Вроде бы чем-то
взбудоражен, взволнован и в то же время ко всему безразличен. Вроде как думает
о чем-то своем, и это что-то его сильно волнует и беспокоит, а до всего
остального дела нет.
– Пример можете привести?
– Пример? Ну, пожалуй… Мы стали говорить о его
последней книге, его всегда очень интересовало чужое мнение. Леня был из тех
редких людей, которые не воспринимают критику болезненно. Наоборот, он всегда
дотошно выспрашивал, что не понравилось в его книгах, вроде как учился на
собственных ошибках. Он говорил, что замечания – это не критика, а пожелания
читателей, а желание покупателя – закон для продавца. Какой смысл производить
товар, который не нравится покупателю? Ну вот, а в тот раз мы заговорили о
новой книге, а он словно не реагирует, не слышит. Весь в себя ушел и как будто
отключился. Мы, честно говоря, подумали, что он со Светой поссорился и
переживает. Но допытываться не стали.
