– Да ты не расстраивайся, – сказал Коротков,
который с трудом удерживался от смеха, глядя на ее огорченное лицо. – Если
все дело в старой тайне, то за четыре дня она никуда не денется.
– Тайна-то, может, и старая, – возразила
Настя, – а любопытство у меня новое, молодое и полное сил, и оно меня
сгрызет до костей за эти четыре дня. Ладно, сама попробую.
Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул Миша Доценко.
– Юра, тебя к телефону.
Коротков вышел, прихватив с собой стакан с горячим кофе.
– Слушай, что за странный малый? – удивленно
повернулся к Насте Стасов. – Юрку на «ты» называет, а к тебе на «вы»
обращается, да и ты к нему тоже, я заметил. Вы что, в конфликте?
– Да бог с тобой, – расхохоталась Настя. – У
нашего Мишани какое-то преувеличенно трепетное отношение ко мне, уж не знаю
почему. Он меня не только на «вы», а еще и по имени-отчеству называет. Который
год бьюсь – ничего поделать не могу. Анастасия Павловна – и все тут, хоть умри.
Поэтому и мне приходится к нему на «вы» обращаться, а то неудобно. Ребята над
ним подшучивают из-за этого, а ему хоть бы что. Уперся – и ни в какую.
– Аристократ, – хмыкнул Стасов, отпивая
кофе. – Неужели такие еще сохранились?
Настя курила, задумчиво глядя куда-то в потолок, и не
ответила на вопрос Стасова, который, впрочем, ответа и не ждал, ибо вопрос
задал чисто риторический.
– Ну-ка возьми сигарету большим и указательным
пальцем, – внезапно попросил он.
Настя послушно выполнила просьбу и с недоумением глянула на
него.
– Взяла, и что теперь?
– Ну и держи ее так.
– Но мне неудобно. Я так не привыкла.
– Ладно, извини, не обращай внимания. Отвезти тебя
домой?
– Если это не сложно…
Она не успела договорить, потому что вернулся Коротков, и
лицо у него было озадаченное.
– Саша Юлов звонил, – сообщил он, обращаясь к
Насте, – по поводу убийства девочки. Помнишь, мы утром говорили, что надо
бы еще раз побеседовать с учителем.
– Да-да, помню.
– Так вот ведь какая незадача, Асенька. Саша только что
был у этого учителя. Там что-то странное. Сашка точно помнит, что два месяца
назад этот Турин подробно и охотно рассказывал о всех своих учениках, в том
числе и о Тане, и о Гене Варчуке. А за эти два месяца он, во-первых, чем-то
заболел и уволился из школы, а во-вторых, не может рассказать о ребятах ничего
вразумительного. Мнется, жмется… Черт-те что, одним словом. Не мог же он за два
месяца все забыть.
– А чем он заболел?
– Сашка говорит, какое-то кожное заболевание. Турин
побрит наголо, и вся голова в пятнах.
– Это бывает, – усмехнулся Стасов. – Кожные
заболевания на нервной почве. Особенно часто случается с теми, у кого совесть
нечиста.
– Что ты хочешь сказать? – насторожилась Настя.
– Ничего конкретного, я ведь не знаю, что именно вы
обсуждаете. Просто говорю, что такое случается. Вы этого учителя ни в чем не
подозреваете?
– Теперь подозреваем, – очень серьезно ответил
Коротков.
* * *
С самого утра Наталья чувствовала себя плохо. Не то чтобы у
нее что-то болело, нет, но на душе было так тяжело, как никогда раньше. Ночью
ей приснился Евгений, такой одинокий и несчастный, что заныло сердце. Ей
снилось, что она увидела его во сне больным и страдающим и помчалась в колонию.
Перед тем административным зданием, в котором она недавно уже была, стояла
толпа людей, и она сразу поняла, что с Женей что-то случилось. Тот начальник, с
которым она разговаривала, стоял в самом центре толпы, одетый в костюм Деда
Мороза, и раздавал подарки. Наталья поняла, что это были подарки, которые
осужденные передавали своим родственникам на свободу. Люди брали пакеты и яркие
коробки и расходились, и наконец она осталась одна.
– А мне? – спросила она начальника. – Я
Наталья Досюкова. Разве мне нет подарка от мужа?
Начальник ничего не ответил и начал снимать маскарадный
костюм. Наталья вдруг с ужасом увидела, что у него лицо Бориса Красавчикова.
– Подождите, не уходите, – взмолилась она. –
Вы мне не дали подарка. Я Досюкова…
– Вам не полагается, – ответил начальник
Красавчиков.
– Почему?
– Потому что вы приехали слишком поздно. Подарки выдают
только тем, кто приехал вовремя.
– Но я же не знала, я вообще случайно приехала, мне
никто не говорил, что нужно приезжать за подарками!
– Приезжать нужно не за подарками, а к мужу на свидание, –
сердито ответил тот. – Кто приехал на свидание, тому и подарок.
– Но мне еще рано на свидание, – залепетала
Наталья. – Я же была совсем недавно, разве вы меня не помните? У нас
свидание только через три месяца, я случайно приехала, просто так… Ну хотя бы
скажите, как там Женя.
Вдруг лицо у начальника снова изменилось, теперь это был не
Боря Красавчиков, а Виктор Федорович.
– Какой еще Женя? – недовольно спросил он.
– Досюков, Евгений Досюков, статья сто третья, срок
восемь лет.
– Нет такого, – грубо ответил начальник.
Он уже снял костюм Деда Мороза и теперь стоял перед ней в
пальто, в точно таком же пальто, какое было надето на Жене, когда его
арестовали.
«Он украл его пальто! – подумала Наталья. – С
Женей случилась какая-то беда, и этот начальник украл его вещи».
– Но как же нет! – закричала она. – Я же была
здесь месяц назад, у нас было свидание! Три часа! Он был здесь! Где Женя? Куда
вы его дели? Его перевели в другую колонию?
– Я же вам сказал, его здесь нет. И вообще, Наталья
Михайловна, вы приехали слишком поздно. Я все знаю о вас, а вы пытались меня
обмануть. И Евгений все знает. Поэтому он больше не хочет вас видеть.
Тут она поняла, что это уже не Виктор Федорович, а
правозащитник Поташов. Ее захлестнул такой ужас, что она даже потеряла способность
дышать.
– Николай Григорьевич, – закричала она шепотом,
потому что воздух отказывался проходить сквозь голосовые связки, –
миленький, раз вы теперь все знаете, спасите Женю. Я все сделаю, я во всем
признаюсь, я пойду в тюрьму, если надо, только верните мне его.
– Поздно, Наталья Михайловна, – сказал Поташов
почему-то грустно и устало. – Жени больше нет. Он умер от горя, когда
узнал, что вы наделали.
Она заплакала и проснулась. Лицо было мокрым от слез, сердце
ныло под давящей на него гнетущей тяжестью.
Весь день она думала о Жене, о том, как он ждет от нее
помощи, надеется на нее, верит в то, что она сумеет доказать его невиновность.
Гордый, сильный, не падающий духом, властный. Что же она наделала!
