Николай молчал, переводя глаза с одной фотографии на другую.
Ирина выключила духовку, достала противень с запеченным мясом и стала
выкладывать аппетитные куски на большое круглое блюдо. Ловко нарезала помидоры
и огурцы фигурными пластинками и стала украшать края блюда.
– Теперь я готова выслушать вас еще раз, – сказала
она, не поворачивая головы. – Объясните мне снова, почему я должна отдать
вам пленку. Может быть, для второго раза у вас найдутся более приемлемые
аргументы? И откройте мне дверь.
Она подхватила блюдо и выплыла из кухни к веселящимся
гостям. Первое, на что она наткнулась в комнате, был пристальный взгляд Олеси
Мельниченко.
– О, Ирина Андреевна, а мы уж стали беспокоиться, что
вы нас покинули ради прекрасных глаз юного банкира, – громко сказала она,
перекрывая шум и смех.
Все вмиг умолкли и уставились на Ирину, которая еще не
успела дойти до стола. Блюдо с мясом вдруг показалось ей весящим целую тонну, и
она с трудом преодолела искушение позволить ему упасть на пол. Она поставила
блюдо на журнальный столик возле двери и стала собирать грязные тарелки.
Красивая брюнетка, сидевшая рядом с Гущиным, тут же вскочила и кинулась
помогать. Острый момент был сглажен, но Ирина поняла, что Мельниченко настроена
по-боевому и без своего «жареного» куска отсюда не уберется.
– Сейчас, когда мы будем пить первую рюмку под
горячее, – сказала супруга Березина, водружая красивое блюдо на середину
стола, – я попрошу слова. Хочу сказать тост.
– А где Николай? – спросил кто-то из
гостей. – Ирочка, куда вы его дели? Он пал бездыханным, сраженный стрелою
Амура?
Ирина снова поймала взгляд Мельниченко. «Все, хватит, –
подумала она. – Надо с этим покончить раз и навсегда. Мое терпение
истощилось».
– Ваш юный банкир еще не настолько опытен, чтобы
понимать, на чем можно делать деньги, а на чем – нет, – сказала Ирина,
поднимая бокал шампанского. – Вот, собственно, об этом я и хотела
произнести тост. Все, кто здесь присутствует, или почти все, знают нашу семью
давно и хорошо. В каждом доме есть свой скелет в шкафу, эта истина давно
известна. Есть такой скелет и у каждого из нас. Вопрос только в том, есть на
нем бирочка, свидетельствующая о том, что этот скелет куплен в магазине
наглядных пособий для занятий по анатомии, или такой бирочки на нем нет. Потому
что если бирочки нет, значит – скелет настоящий, то есть раньше это был живой
человек, труп которого истлел в шкафу. Я полагаю, что все присутствующие здесь
понимают всю важность своевременного приобретения бирки. Это, конечно,
аллегория, и, может быть, не очень удачная, но зато смешная, как раз под стать
новогоднему веселью. – Ирина улыбнулась и подняла бокал еще выше. – Я
хочу предложить вам выпить за то, чтобы в новом году самые большие
неприятности, которые кажутся нам ужасными, катастрофическими и угрожающими
нашему благополучию и нашей жизни, вдруг оборачивались смешными и глупыми
недоразумениями, которые так легко разрешить, потому что вы вовремя вспомните,
что где-то в комоде у вас завалялась бирочка от скелета.
Все расхохотались, кроме Березина. Даже опасная Мельниченко
смеялась, даже высокомерный Гущин кривил губы в едва сдерживаемой улыбке. Ирина
поняла, что каждый из них примерил ее слова на себя и нет за этим столом ни
одного человека, который бы их не понял, потому что слова эти подошли каждому,
как умело сшитое платье.
Место справа от нее по-прежнему пустовало, и спустя
некоторое время Ирина снова вышла на кухню. Николая нигде не было, он ушел,
воспользовавшись суматохой. На кухонном столе лежала записка:
«Уважаемые Сергей Николаевич и Ирина Андреевна! Прошу извинить
меня за то, что покидаю ваш праздник, не попрощавшись. Но моя дама проявила
неожиданную обидчивость, и после телефонного разговора с ней я понял, что
должен мчаться искупать свою вину перед ней за то, что оставил ее в новогоднюю
ночь. С праздником вас и всего вам самого доброго. Николай».
«Что ж, парень не на шутку расстроился, раз сбежал, –
подумала Ирина. – Но и лицо держит. Молодец».
Следом за ней из комнаты вышел Березин.
– Ира, что происходит? Где Николай?
– Ушел. – Она усмехнулась. – Вернее, сбежал.
Сережа, он требовал у меня какую-то пленку. Почему ты меня не предупредил об
этом? Почему я ничего не знаю об этой пленке? Почему ты ставишь меня в
положение, когда я вынуждена на голову становиться, чтобы никто ничего не
заметил? Почему?
Она сама не заметила, как стала повышать голос. Чувство
вины, угнетавшее ее все последние дни, в один миг обернулось злостью, как
только она почувствовала, что можно в чем-то упрекнуть не только ее саму, но и
Сергея.
Березин шагнул к ней и крепко схватил за руки.
– Тихо! Не кричи. Он объяснил тебе, что это за пленка?
– Нет. Предполагалось, что я и так все знаю. Другой
вопрос, знаешь ли ты сам. Он требовал у меня пленку и шантажировал фотографиями
твоей шлюхи-жены, к которой ты, однако, не брезговал прикасаться. Разумеется,
она была во всем лучше меня, даже сравнивать нечего. Она записала на пленку
какой-то разговор, который компрометирует руководителей твоего банка и,
вероятно, тебя самого. Она шантажировала тебя? Ну, скажи! Где эта проклятая
пленка? Я хочу сама послушать, из-за чего весь сыр-бор, из-за чего я должна
проявлять чудеса сообразительности и хладнокровия, умирать от страха каждые
десять секунд и расходовать нервные клетки, вместо того чтобы спокойно сидеть
за столом. А ты сидишь там, пьешь водку со своими друзьями и даже не считаешь
нужным ни о чем меня предупредить. Да еще позволяешь приводить сюда эту стерву
Мельниченко. Как будто не знаешь, что она из себя представляет. Я что,
по-твоему, робот? Игрушка? Вещь без нервов, без чувств, без страха? Ты что,
думаешь, что я не живая? Ты думаешь, раз меня убили, то меня больше нет?
– Ира!
Он сильно встряхнул ее, потом крепко обнял, прижал ее голову
к своему плечу, положив ладонь на ее затылок.
– Ирочка, прости меня, прости, родная. Я не думал, не
предполагал, что тебе так тяжело. Ты так хорошо всегда держалась, не
жаловалась, не ныла, и я решил, что все в порядке. Я очень виноват перед тобой,
милая моя. Я должен был сказать тебе все заранее, но я был уверен, что про эту
пленку никто не знает, кроме меня. Да, ты права, она меня шантажировала, она
требовала денег, много денег, угрожая обнародовать запись. Сначала я отдал ей
все свои сбережения, она поехала за границу с любовником и там все промотала.
Вернулась и снова потребовала денег. Она требовала все больше и больше, и я
начал перекачивать деньги с чужих счетов, обманывать компаньонов. Но долго это
продолжаться не могло, а аппетиты ее все росли и росли. Но я был уверен, что
про пленку знали только мы двое – она и я.
Березин взял ее лицо в ладони и осторожно поцеловал в лоб, в
щеки, в губы. И снова горячая волна нежности захлестнула его. Но какой-то
островок сознания, не поддающийся этой жаркой, расплавляющей все вокруг волне,
твердил ему, что ничего не получится.
