Речь может идти о религиозном сообществе или же рок-группе, но идея неприязни и дистанцирования ее членов от другой группы людей в качестве условия «принадлежности» всегда связана с контролем и властью. Я думаю, что нужно ставить под сомнения намерения любой группы, которая настаивает на презрении к другим людям в качестве условия членства. Возможно, что это условие замаскировано под «принадлежность», но реальная принадлежность не требует презрения.
Когда я смотрю на эти 11 критериев мужественности, я понимаю, что я бы не хотела провести с таким человеком свою жизнь, и не хочу прививать такие критерии своему сыну. Слово, которое приходит мне на ум, когда я думаю о жизни, основанной на этих качествах, – это
одиночество. Всплывает в памяти волшебник из страны Оз. Он не настоящий человек с человеческими потребностями, а именно проекция «великого и могучего» персонажа, каким должен быть мужчина. Одинокий, измученный и бездушный.
Когда я разговариваю с мужчинами и женщинами с высоким уровнем устойчивости к стыду, они очень хорошо понимают эти критерии и всегда помнят о них, так что, когда стыд начинает приближаться к ним, или они оказываются полностью в его власти, то вполне способны сопоставить эти «нормы» с реальностью. Это помогает практиковать второй элемент стыдоустойчивости под названием критическое мышление. В принципе они могут назвать эти нормы «ерундой».
Мужчина под влиянием стыда говорит: «Я не собираюсь переживать, если мне придется уволить этих ребят».
Мужчина, который практикует устойчивость к стыду, отвечает: «Это ерунда. Я работал с этими парнями в течение 5 лет. Я знаю их семьи. Я имею право переживать за них».
Стыд шепчет женщине, которая выехала из города по делам: «Ты – плохая мать, потому что пропустишь школьное мероприятие своего сына».
Она отвечает: «Я слышу тебя, но это ерунда. Мое материнство – это гораздо больше, чем одно мероприятие. Так что можно не беспокоиться».
Один из самых мощных способов усиления триггеров стыда – это общественные отношения, основанные на этих гендерных оковах. Наши отношения определяются тем, что женщины и мужчины говорят: «Я буду играть свою роль, и ты играй свою». Исследование показало, что к середине жизни такая ролевая игра становится почти невыносимой. Мужчины ощущают утрату связи, и страх перед неудачей становится парализующим. Женщины утомляются и начинают ясно понимать, что ожидания уже невыполнимы. Достижения, награды и приобретения, которые представляют собой соблазнительную часть жизни по такому «контракту», начинают казаться частью сделки Фауста.
А теперь вспомним, что стыд – это страх утраты связи – страх, что мы не достойны любви и отношений. И теперь мы можем подумать, почему так много людей в среднем возрасте слишком сильно сосредотачиваются на жизни своих детей, работают по 60 часов в неделю, или попадают в зависимость, полностью теряя связь. Мы понимаем, что запутались. Ожидания и мысли, которые подогревают стыд, не дают нам в полной мере понять, кто мы есть именно как люди.
Сегодня я оглядываюсь назад и ощущаю глубокую и искреннюю благодарность женщинам и мужчинам, поделившихся со мной своими историями. Я благодарна людям, которые набрались храбрости и смогли сказать: «Вот мои секреты и мои страхи, вот как они поставили меня на колени, и вот как я снова научился поддерживать чувство собственного достоинства». Я также благодарна тому мужчине в желтом свитере. Его уязвимость и искренность стали отправным пунктом для работы, которая навсегда изменила мою карьеру и, что более важно, мою жизнь.
Самое важное из того, что я узнала из своей работы о стыде, разнице полов и достоинстве, заключается в следующем. Если мы собираемся найти выход из стыда и восстановить связь друг с другом, уязвимость – это наш путь, а мужество – это свет, который нас ведет по этому пути. Отказаться от перечня того, какими мы должны быть, – это храбро. Любить себя и поддерживать друг друга в процессе становления своего «я» – это, пожалуй, самый значительный поступок из области великих дерзаний.
Я хочу поделиться с вами отрывком из детской классики 1922 года, это «Плюшевый заяц, или Как игрушки становятся настоящими» Марджери Уильямс («The Velveteen Rabbit or How Toys Become Real») . Мой друг Диди Паркер Райт прислал его мне в прошлом году с комментарием: «Вот что значит быть искренним». Я с ним согласна. Это красивое напоминание о том, насколько легче становиться настоящим, когда мы знаем, что мы любимы.
...
«– Настоящий не означает то, как ты сделан, – ответила Кожаная Лошадь. – Это то, что с тобой происходит. Когда ребенок очень-очень долго любит тебя, не просто играет с тобой, а ПО-НАСТОЯЩЕМУ любит тебя, вот тогда ты становишься Настоящим.
– А это больно? – спросил Кролик.
– Иногда, – сказала Кожаная Лошадь, потому что всегда была честной. – Но когда ты Настоящий, ты не против, чтобы было больно.
– Это происходит сразу же, как будто тебя заводят, – продолжал Кролик, – или постепенно?
– Это происходит не сразу, – сказала Кожаная Лошадь. – Ты превращаешься постепенно. Это занимает много времени. Вот почему это не часто происходит с теми, кто легко ломается, или у кого острые края, или кого нужно бережно хранить. Обычно к тому времени, как ты становишься Настоящим, почти вся твоя шерсть выдирается, глаза выпадают, крепления расшатываются, и ты становишься очень потрепанным. Но все это совершенно не имеет значения, потому что, когда ты Настоящий, ты не можешь быть некрасивым, разве что только для тех, кто ничего в этом не понимает» .
Глава 4 Арсенал средств для защиты от уязвимости
Будучи детьми, мы находим способы защититься от уязвимости, боли, унижения и разочарования. Мы надеваем доспехи: мы используем свои мысли, эмоции и поведение в качестве оружия. И постепенно мы учимся тому, как быть незаметными, как исчезать. Повзрослев, мы понимаем, что для того, чтобы быть личностью, жить мужественно, имея цель и выстроив взаимосвязь с другими людьми, необходимо снова стать уязвимыми. Нужно снять свои доспехи, сложить оружие, показать себя и позволить другим нас увидеть.
Слово «персона» произошло от греческого
реrsōnа, что означает «маска». Для моей работы маски и доспехи стали превосходными метафорами для описания того, как мы защищаемся от дискомфорта уязвимости. Маски позволят нам ощущать себя в безопасности, даже когда они мешают нам дышать. Парадокс заключается в том, что когда мы стоим напротив кого-то, кто прячется за маской и сами защищается доспехами, мы чувствуем себя довольно растерянно. Этот парадокс можно описать вот так:
«Уязвимость – это последнее, что я хочу показать в себе, но первое, что я ищу в вас».
Если бы я ставила пьесу об арсенале, который мы используем для защиты от уязвимости, то действие бы происходило в столовой средней школы, а героями были бы мы сами в возрасте 11, 12 или 13 лет. Я выбираю этот возраст, потому что на взрослых доспехи незаметны. После довольно долгой носки они прирастают к нам, мы с ними сливаемся – это как вторая кожа. С масками то же самое. Я беседовала с сотнями людей, которые говорили: «Я не могу снять маску сейчас – никто не знает, как я действительно выгляжу. Ни мой партнер, ни мои дети, ни мои друзья. Они никогда не видели меня настоящую. Я сама не уверена в том, какая я под маской».
