А еще чуть позже у них родилась дочь и его завораживающая, не признающая никаких авторитетов самодостаточность превратилась… в общем, стала совсем уж невыносимой. У Дженни и так хватало поводов для волнений: маленький ребенок, недописанная книга о браке, которую надо срочно заканчивать, внезапно ставшая такой тесной квартира и перспектива очень скоро опять выйти на работу, — а тут еще Торольд со своими «повадками». Она чувствовала, как потихоньку звереет. Начала постоянно что-то от него требовать. Причем очень скоро эти ее требования переросли в какое-то бесконечное зудение — вот уж чего-чего, а такого преображения она от себя никак не ожидала: теперь она стала самой настоящей сварливой женой. Торольд, ты не мог бы, пожалуйста, вынести мусор? А тебе не сложно время от времени менять мешок в утилизаторе для подгузников? Или хоть раз в жизни помыть за собой стакан из-под сока? И вообще, как ты можешь просыпаться каждое утро, весь такой бодрый и радостный, и игриво спрашивать меня: «Как спалось?» — ты что, спишь на Плутоне и не слышишь, как я по четыре раза за ночь встаю кормить ребенка? Или ты просто надо мной издеваешься?
Для Торольда «пила» Дженни была не намного приятнее, чем сверло стоматолога. Как такое возможно: еще вчера он во всем ее устраивал, а теперь он не успевает глаза утром разлепить, а уже в чем-то виноват?
«Я видел, что она очень устает, но не понимал, почему надо обрушивать все свое раздражение именно на меня», — вспоминает Торольд.
Он пытался вести себя дипломатично, старался убедить ее в том, что они оба трудятся на равных. Дженни соглашалась, но через минуту снова на него сердилась.
И тогда случилось то, что должно было случиться: Торольд начал отдаляться от нее. Это только больше разозлило Дженни. Но еще и очень огорчило. Потому что в глубине души она ненавидела ту кошмарную Дженни, в которую превращалась.
Проблема: бесконечные придирки
Если бы Торольда попросили рассказать о том периоде его брака, он бы несколько по-иному оценил события. Вот как выглядит ситуация с его точки зрения: днем он пашет как трактор, вечером укачивает ребенка до часу-двух ночи, а потом нередко ложится спать на диване, чтобы не будить жену и дать ей немного отоспаться, — и это при том, что в восемь утра ему уже надо быть на работе (и желательно в адекватном состоянии, потому как работа у него новая и ужасно нервная), а Дженни остается дома, да еще и будильник отрубает, чтобы подольше поваляться.
Более того, он готовит ужин каждый вечер, постоянно говорит Дженни, какая она замечательная мать, и даже приносит ей цветы по нескольку раз в неделю. Да, иногда ему приходится задерживаться на работе до девяти вечера — но ведь страна сейчас в кризисе, всем приходится вкалывать.
И несмотря на все это, Дженни постоянно на него наезжает — дескать, он мало ей помогает. Но как можно делать еще больше, если он и так одновременно справляется с двадцатью делами? Они попали в какой-то порочный круг: чем больше она его пилила, тем меньше ему хотелось ей помогать, а чем с меньшей охотой он брался за домашние дела, тем больше она его в этом упрекала. «Что уж там, давай подождем до четырехлетия дочери, а потом разошлем родственникам весть о ее рождении!» — язвила она. А он уверен, что подписывать 16 сотен открыток с благодарностями за подарки новорожденной должна именно мать ребенка, даже если часть из них предназначается отцовской родне? И не соблаговолит ли он вешать в туалете новый рулон бумаги, если старый закончился?
Чтобы заставить мужа больше работать по дому, Дженни подключала старые как мир стимулы: стремление избежать конфликтов, страх перед наказанием и чувство вины. И в какие-то моменты — как раз тогда, когда она открывала рот, чтобы высказать мужу очередную претензию, — она искренне верила, что эти стимулы эффективны. Но, к несчастью, от радостей материнства она явно повредилась головой. Сознательная часть ее знала, что Торольд терпеть не может, когда им помыкают, и прекрасно понимала, что ничего хорошего из такого стимулирования не выйдет — в конце концов ее любящий и заботливый муж замкнется и до него будет уже не достучаться. Кроме того, она отлично знала, что ни одно живое существо — будь то собака, кит-убийца или тем более человек — не любит, когда его наказывают. Дженни знала все это, но не могла удержать в себе ни капли раздражения и недовольства — и сразу выплескивала их, зачастую вместе со слезами.
«Это получалось само собой, — вспоминает она. — Я пыталась держать свои мысли при себе, но меня не хватало и на несколько секунд, и я все равно обрушивала на Торольда поток обвинений».
Однажды утром Дженни попросила Торольда заложить в машинку гору белья перед тем, как уйти на работу. Он пообещал сделать это, но тут ему позвонили из офиса, и он, не отлепляя трубку от уха, вылетел за дверь («Подумаешь, банк Lehman Brothers лопнул! А кипу закаканных детских шмоток ты кому оставил?»).
Дженни весь день дышала огнем.
Она мысленно составила список своих недавних просьб, которые Торольд не выполнил: все еще не поменял перегоревшую лампочку на террасе, все еще не перенес зимнюю одежду малышки из детской в кладовку, все еще не забронировал билеты в Англию, куда они собирались слетать к его родителям, и все еще — уже три месяца прошло! — не починил сломанный карниз в спальне. Потом она села за компьютер и настрочила ему гневное электронное письмо — но, вспомнив о том, что пишет книгу о семейных отношениях, удалила его.
Дженни чувствовала себя загнанной в угол: ее злость была оправданна, но ни к чему хорошему не вела.
Выход: доверие
В ходе своих научных изысканий мы не нашли ни малейшего доказательства эффективности применения упреков в качестве стимула заняться домашним хозяйством. Зато мы нашли множество указаний на другой, куда более эффективный стимул, о котором следовало бы узнать всем ворчунам, досаждающим своим вторым половинам бесконечными претензиями. Это доверие. В самом прямом смысле. Положитесь на то, что ваш близкий сделает все сам, без ваших указаний, и, если он не психопат или серийный маньяк, он — как бы удивительно это ни звучало — действительно все сделает.
Мы так и слышим, как вы скептически фыркаете: «Ну да, стоит только начать ему “доверять”, как он и лужайку сподобится покосить, и детские носки разложит парами, и маме своей в день рождения позвонит, и еще снизойдет до миллиона дел, которые никогда раньше не делал, сколько я ни просила? Ага, как же!»
Не сомневайтесь. Все так и будет.
Поверьте, все мы охотнее выполняем свои обязанности, когда чувствуем, что на нас полагаются, — и эта наша особенность в полной мере проявляется в семейной жизни. Многие участники нашего Всестороннего, Новаторского и Очень Затратного Опроса супружеских пар признавали, что похвала в два раза лучше ругани стимулирует их супругов делать то, что не хочется.
Прежде чем мы расскажем вам, как смена стимула повлияла на жизнь Дженни, предлагаем обратиться к одному эксперименту, проведенному экономистами в лабораторных условиях. Эксперимент этот называется «Игра в инвестора». Он показывает, насколько успешно можно с помощью доверия поощрять энтузиазм и желание сотрудничать и насколько безуспешны попытки сделать то же самое посредством наказаний.
