Телефон разрывался. Кэт хмуро смотрела на аппарат. Дзинь. Дзинь. Дзинь. Потом ей это надоело.
– Кэт Новак, – сказала она, устало подняв трубку.
– Кэт! Я со вчерашнего вечера пытаюсь до вас дозвониться…
– Доброе утро, Адам. Как жизнь?
Воцарилась долгая пауза.
– Нам обязательно нужно поговорить, – наконец сказал он.
– О чем?
– О том, почему вы уехали.
– А все очень просто. – Кэт привалилась к спинке, закинув ноги на стол. – Настало время уехать. Вы были удивительно щедры ко мне, Адам. Я ничуть не иронизирую. Но я не хотела злоупотреблять вашим гостеприимством и хорошим отношением. Рано или поздно мне нужно снова становиться на ноги. Поэтому я…
– Поэтому вы сбежали.
– Нет. Я ушла.
– Вы сбежали.
У нее вдруг одеревенела спина.
– И от чего же я, по-вашему, сбежала?
– От кого. От меня. И от страха, что у нас ничего не получится.
– Адам, у меня полным-полно работы…
– Кэт, неужели вам так страшно высунуть голову? Поверьте, мне это тоже непросто. Я делаю к вам шаг, вы пятитесь назад. Я говорю что-то не так, смотрю на вас как-то не так, и вы пулей вылетаете из моего дома. Мне просто не разобраться в зигзагах вашего поведения.
– И не надо разбираться.
– Неужели именно этого вы хотите?
Она вздохнула:
– Я не знаю. Если честно, я сама не знаю, чего я хочу.
– А я знаю, чего вы хотите. Но вам слишком страшно довериться своему сердцу.
– Откуда вы вообще знаете, что там, в моем сердце?
– Думаете, трудно догадаться?
– Я не вписываюсь в рамки сказки о Золушке. Надеюсь, это вы поняли? – резко спросила она. – У девчонок из «муниципалки» нет крестных фей, которые бы их наряжали для бала. И про них не напишешь: «А потом она жила долго и счастливо в Сарри-Хайтс». Изабель прочистила мне мозги, за что я ей только благодарна. За обедом в каком-нибудь загородном клубе я бы вас только опозорила. Слишком много вилок, когда я привыкла обходиться одной. Слишком много изысканных французских слов. Разве я гожусь для вашего круга? На лыжах не катаюсь, ездить верхом не умею, не понимаю разницы между бургундским и божоле. Для меня и то и другое – просто красное вино. Мне на все это наплевать, а вот ваши друзья будут сочувственно вздыхать. И как бы сильно вас сейчас ни влекло мое тело, через какое-то время этого станет недостаточно. Вам захочется чего-то более изящного и изысканного. А мне хочется просто оставаться самой собой.
– Прежде я никогда не считал вас трусихой.
Кэт засмеялась:
– Не стесняйтесь, говорите мне обидные вещи, если вам от этого станет лучше.
– Вы рисковали жизнью из-за потрепанной старой машины. Не моргнув глазом, отправились на вражескую территорию. Но сейчас вы отчаянно боитесь пойти на риск. Боитесь отношений со мной.
Кэт слушала его, разглядывая оставшиеся розовые квадратики на столе. Гринвудское похоронное бюро? Ну да, она же вчера им звонила. Как же она раньше не заметила?
– Кэт, вы меня слушаете?
– Мне сейчас не до разговоров, – сказала она, складывая квадратик пополам. – Я еду на похороны.
Похороны – событие мрачное. Еще мрачнее похороны бедняков. Их могилы не устилают ковром из гладиолусов. Ни венков, ни плачущих родственников и друзей. Только гроб, яма в глинистой земле, двое могильщиков с одутловатыми лицами и в раскисших от дождя шляпах. И еще – служащий гринвудского похоронного бюро, в черном костюме и под черным зонтиком. Мэнди Барнетт отправляли на вечный покой совершенно чужие ей люди.
Кэт стояла неподалеку, спрятавшись за стволом клена, и с грустью смотрела на церемонию. На редкость казенные похороны. Заученная монотонная речь. Серые небеса над головой. Дождь, стучащий по крышке гроба. Служащий постоянно оглядывался по сторонам, словно желал убедиться, что вещает не для пустого пространства.
«Можете считать меня участницей церемонии, – подумала Кэт. – Хотя и я еще один чужой человек на этих похоронах».
Впрочем, Кэт была не единственной. Чуть поодаль стоял Винс Рэтчет. Присутствие на похоронах жертв – рутинное занятие для парней из убойного отдела. По их опыту, такие похороны притягивали два типа людей. Одни скорбели, другие – тайно злорадствовали.
Возле могилы Мэнди Барнетт не остановился никто. Впрочем, в будний дождливый день и народу на кладбище было не много. Мимо прошла супружеская пара, неся цветы на могилу кого-то из родных. Старуху, собиравшую листья с могилы, чужие похороны не занимали. Прошел кладбищенский рабочий, толкая тележку с инструментами. Все они видели гроб, но их любопытство было поверхностным и скоротечным.
Дождь сменился моросью. Туман не рассеивался. Гроб опустили в могилу. Могильщики взялись за лопаты и стали забрасывать крышку мокрой комковатой землей.
– Пустая трата времени, – пробормотал Рэтчет, подойдя к Кэт. – Никого. – Он достал платок и высморкался. – А я, чего доброго, еще воспаление легких схлопочу.
– Думал, что кто-нибудь объявится? – спросила Кэт.
– Будь погода получше, может, и объявился бы.
Рэтчет взглянул на серое небо и поднял воротник плаща.
– Или у нее вообще не было друзей.
– У каждого человека есть контакты хоть с кем-то. Пусть не с друзьями, так со знакомыми, с соседями.
– В данном случае мы в глухом тупике. – Рэтчет взглянул на почти засыпанную могилу. – Настоящее дохлое дело.
– Ничего нового?
– Ни-че-го. Лу готов дать отбой. Сказал, чтобы я понапрасну не тратил время и не ездил сюда.
– Но ты все-таки поехал.
– Не люблю халтурить. Порядок есть порядок. Даже Лу считает это напрасной тратой времени.
Могилу зарыли. Могильщики разровняли землю, оглядели плоды своих трудов и ушли.
Через какое-то время удалился и Рэтчет.
Кэт осталась одна. Она медленно прошла по мокрой траве и встала возле холмика. Надгробный камень поставят позже. Могила была безымянной. Ничто не говорило о женщине, погребенной под слоем земли.
«Кто же ты, Мэнди Барнетт? Неужели ты была настолько одинока, что никто даже не заметил, когда ты покинула этот мир?»
– Вы ей уже ничем не поможете, – послышалось за спиной Кэт.
Повернувшись, она увидела Адама. Он стоял в нескольких футах. Его волосы влажно блестели.
– Я знаю, – сказала Кэт, поворачиваясь к могиле.
– Тогда зачем приехали?
– Из желания отдать последний долг этой женщине. Ее даже некому оплакать.
Адам подошел, встал рядом.
