– Я пойду, – заторопилась она. – Твоя бабушка меня явно недолюбливает, а я не хочу искушать судьбу. Еще превратит меня в жабу!
Аня сдвинула брови и проговорила с досадой:
– Инга, подожди…
Но подруга уже вскочила из-за стола и кинулась к двери. Сунула ноги в туфельки, и тут дверь открылась. На пороге появилась бабушка Маула, бодрая, высокая, сухая семидесятилетняя женщина, которую, несмотря на глубокие морщины, трудно было назвать старухой. Голубые глаза ее блестели чистым, ясным светом, большой рот был строго сжат, а реденькие брови навсегда сошлись над переносицей.
– Здрасьте, баб Маула! – быстро проговорила Инга, махнула Ане рукой и ужом скользнула мимо бабушки.
Старая Маула вошла в избу и прикрыла за собой дверь. Аня поднялась со стула и собрала грязные чашки, ложки и вазочку из-под клубничного варенья. Маула сняла галоши и протопала в толстых шерстяных носках к дивану. Присела, устало перевела дух. Посмотрела, как Аня хлопочет возле умывальника.
– Я хотела с тобой поговорить, – сказала старая Маула внучке.
Голос у нее был негромкий, но глубокий, властный. Аня обернулась.
– Бабушка, может, не сейчас? Я еще посуду не домыла.
– Посуда подождет. Присядь.
Бабушка легонько ударила ладонью по дивану рядом с собой. Аня вытерла руки о передник, подошла к дивану и присела рядом с бабушкой.
– Ну? – мягко проговорила она.
– Тебе уже восемнадцать лет, – изрекла бабушка таким тоном, будто выносила приговор. – Ты вполне взрослая, чтобы зарабатывать деньги.
– Как раз об этом я с тобой и хотела поговорить! – с жаром начала Аня. – Инга обещала со мной позаниматься. По биологии и химии. И если я в следующем году поступлю в медицинский…
– Ты должна унаследовать мою профессию, – веско произнесла старая Маула.
Аня растерянно замолчала. Хлопнула ресницами и осторожно возразила:
– Бабушка, то, чем ты занимаешься, не профессия.
– Я лечу людей и получаю за это деньги, – тем же веским, не терпящим возражений голосом сказала бабушка. – Значит, это моя профессия.
Аня открыла было рот, чтобы снова возразить, но бабушка ее остановила:
– И не спорь! Тебе всего восемнадцать лет, а в восемнадцать лет все девушки – дурочки.
Аня хмыкнула и, иронично покосившись на бабушку, поинтересовалась:
– А в семьдесят?
– В семьдесят женщина обретает вторую зрелость, – объявила Маула.
Аня вздохнула. Она знала: если бабушка что-то вбила себе в голову, переупрямить ее трудно, почти невозможно. Если идти напролом. А вот если применить хитрость и мягкость…
– Бабушка, – с улыбкой проговорила Аня, – я знаю все о твоих травах. Я с самого детства рядом с тобой. Все слышала и все видела. И травы собирала вместе с тобой. И заговоры за тобой повторяла. Разве плохо будет, если я получу медицинское образование? Представь себе, какой хорошей врачевательницей я стану!
– Чушь, – сказала старая Маула. – Ничему хорошему тебя в твоих институтах не научат. А вот я – научу.
– Но…
– И не перечь! – повысила голос бабушка. – В общем, так. Сейчас ко мне придет Матвеевна. Ты знаешь, от чего она страдает. Грудью слаба и дышит с хрипотцой. Полечишь ее сегодня вместо меня. А я рядышком посижу да посмотрю, как ты справляешься. Ежели понадобится – советом пособлю. Если все получится, то так мы и будем дальше действовать. Ты лечишь – я приглядываю. Через год к тебе весь поселок будет ходить, попомни мое слово.
Аня вздохнула, но возражать не стала.
3
Матвеевна, черноволосая, сухая, как палка, шестидесятилетняя женщина, к новым правилам отнеслась настороженно.
– Это что ж? – приподняла она брови, увидев, что подле нее села Аня, а не старая Маула. – Твоя внучка тоже стала лечить?
Бабушка улыбнулась:
– Вот, пытаюсь ее учить. А у нее голова другим забита. Да ты, Матвеевна, не тревожься. Я рядом буду сидеть и наставлять ее. Снимай кофту-то.
Матвеевна недоверчиво посмотрела на Аню. Аня в ответ простодушно улыбнулась и намеренно глуповато похлопала ресницами. (Она надеялась, что этот «сеанс» будет первым и последним, поскольку, увидев, что она ни на что не годится, бабушка оставит, наконец, ее в покое.)
Между тем Матвеевна стащила с себя кофту и, оставшись в одной рубашке, выжидательно посмотрела на старую Маулу.
– Приложи ладони к ее груди, – распорядилась бабушка.
Аня сделала, как она велела.
– А теперь прикрой глаза. Вот так. И попробуй увидеть ладонями.
Аня послушно закрыла глаза. Бабушка некоторое время выждала, а затем сказала:
– Прислушайся. Слышишь, как бьется сердце?
– Слышу.
– А теперь попробуй услышать шорох крови, которая течет по ее жилам.
Аня попробовала услышать «шорох крови», но у нее ничего не вышло. Лишь глуховато колотилось сердце Матвеевны, запертое в костяной клетке.
– Я не слышу, бабушка.
– Тихо. Сосредоточься.
Аня вздохнула и сделала вид, что сосредоточилась. Прошла секунда, другая, потом еще одна, и еще… И вдруг Аня явственно ощутила ладонями что-то вроде легкой вибрации, сопровождающейся тихим, едва различимым шелестом.
– Кажется… я слышу, – удивленно проговорила она.
– Молодец, – одобрила бабушка. – Ты слышишь ее кровь. А теперь услышь свою. Ну же. Сосредоточься.
Прошло еще полминуты, и вдруг Аня явственно ощутила присутствие еще одной теплой вибрации, и эта вибрация исходила от нее самой.
– Слышу, – сказала Аня чуть севшим от волнения голосом. – Бабушка, я слышу!
– А теперь представь, что две реки слились в одну. И ты слышишь шум одного потока. И можешь им управлять.
Голос старой Маулы звучал гипнотически, и Аня, не в силах ему противиться, напрягла все пять органов чувств, пытаясь услышать, уловить то, о чем говорила бабушка.
И что-то начало происходить. В абсолютной темноте, стоявшей перед зажмуренными глазами Ани, замерцали какие-то всполохи, подобные тусклым разноцветным молниям. Потом она услышала что-то вроде отдаленных раскатов грома. Затем тьма перед глазами стала наполняться бликами, тенями, шорохами, и наконец Аня с удивлением поняла, что видит перед собой вечерний лесной пейзаж. Поднявшийся ветер прокатился по кронам деревьев, плеснул в лицо влажным холодом.
– Как свежо, – тихо сказал кто-то.
Аня повернула голову и увидела Матвеевну. Женщина стояла рядом с Аней, держа ее за руку. Аня облегченно улыбнулась, поняв, что оказалась не одна в этом сумрачном лесу, но спустя секунду улыбка покинула ее губы – она поняла, что женщина выглядит как-то странно. Матвеевна была очень бледна, и на этом бледном, скорее даже белом лице черными дырами выделялись глазные впадины. И тут Аня явственно ощутила, что пальцы у Матвеевны холодные, как лед. Она хотела отдернуть руку, но твердые ледяные пальцы сжали ее ладонь сильнее.
