Он удовлетворенно поздравил себя с решением проблемы того, как выпускницы смогут прослушать сделанные им записи. Он поставит свой кассетный магнитофон в туалетной комнате, куда ведет дверь из коридора рядом с кухней. Там стоит столик с зеркалом, а рядом – скамеечка для тех гостей, которым нужно поправить прическу или макияж. Он продемонстрирует кассеты Нине, Регине и Элисон и скажет, что им, возможно, будет интересно услышать собственные разговоры в машине, а потом предложит заплатить по пятьдесят тысяч долларов за уничтожение копии каждой записи.
Они запаникуют, все три, он был в этом уверен. За время поездки в машине Клэр не сказала ни слова, так что для нее кассеты не будет. Но Джош мог бы поклясться, что она скрывает больше, чем все остальные.
А еще у него была предсмертная записка отца Регины, которую он нашел в кошельке женщины. Джош размышлял, отдать ли это послание мистеру Робу или попытаться найти применение получше. А потом нашел ответ: потребовать с Регины за возвращение письма сто тысяч долларов, а может быть, и больше, и сказать, что иначе он пойдет прямиком в полицию. Эта записка может снять все подозрения в убийстве Бетси с мистера Роба, Джейн и остальных выпускниц.
А ведь если Джош передаст такую улику начальнику полиции, он будет героем и порядочным гражданином. Но полиция может заинтересоваться, зачем ему понадобилось рыться в женских сумочках. У него не было достойного ответа на этот вопрос, и он надеялся, что отвечать не понадобится.
Сегодня утром мистер Роб не посылал его подвозить выпускниц. Вместо этого он раздражительным тоном велел сразу после посещения сервис-центра подогнать машину к дому, на случай, если он решит ехать в офис.
Мистеру Робу явно было неприятно, что вокруг толкутся все эти люди. «Должно быть, это не просто вызывает неприятные воспоминания, – думал Джош. – Мистер Роб наверняка знает, что он тоже под подозрением, и отчаянно пытается обелить свое имя».
Как и Джейн, Джош ухитрился заглянуть в завещание мистера Роба, лежавшее на его столе. Пауэлл оставил 10 миллионов долларов Гарварду, для финансирования стипендий достойным студентам, и 5 миллионов – Колледжу Уэверли, где он получил почетную докторскую степень и где уже была учреждена библиотека, названная в честь него и Бетси.
Элисон Шефер училась в Уэверли. Джош помнил, что она была лучшей ученицей из всех четырех девушек и поговаривала о том, чтобы поступить на медицинский факультет, но вместо этого через считаные месяцы после «Выпускного праздника» вышла замуж за Рода Кимболла.
Джош всегда гадал, почему она в тот вечер не привела Рода на праздник. «Никогда не узнаешь всех причин, – думал он. – Может быть, они тогда просто поссорились».
К Джошу подошел сотрудник сервис-центра и сказал, что машина готова. В это время Джош уже обдумал все. «Мистер Роб очень болен и поэтому перед смертью пытается распорядиться своим наследием», – решил он.
Однако, садясь в «Бентли» и уезжая прочь, Джош не мог отделаться от мысли, что у мистера Роба может быть больше причин продвигать эту передачу, чем можно подумать с первого взгляда.
44
Раздражение Лео Фэрли из-за госпитализации росло с каждым мгновением. Он с отвращением смотрел на иглу капельницы, воткнутую в его левую руку, и соединенную с ней бутыль жидкости, висящую у него над головой. К груди его был прилеплен датчик сердечного ритма, и когда Лео попытался подняться, в палату вбежала медсестра.
– Мистер Фэрли, вам нельзя самому выходить в туалет, только в сопровождении медсестры. Но вы можете закрыть дверь.
«Разве это не великолепно?» – с горькой иронией думал Лео, понимая, однако, что вестника за дурные вести убивать будет неправильно. Он поблагодарил медсестру и неохотно позволил ей сопроводить его до дверей туалета. В девять утра, когда пришел врач, Лео уже был готов к дискуссии.
– Понимаете, – сказал он, – я не могу исчезнуть, не позвонив дочери. Она видела меня вчера вечером, перед тем, как я приехал сюда, и я знаю, что она не хватится меня до нынешнего вечера. Ей нужно еще два дня, чтобы закончить съемки, и на нее сильно давят, требуя добиться успеха. Если мне придется сказать ей, что я в больнице, она будет страшно нервничать и, возможно, в итоге примчится сюда, вместо того чтобы заниматься передачей.
Доктор Джеймс Моррис, старый друг, был не менее упорен.
– Лео, твоя дочь будет куда сильнее нервничать, если с тобой что-нибудь случится. Я позвоню Лори, она ведь знает, что у тебя бывают перебои сердечного ритма. Я поясню ей, что сейчас твое состояние стабильно, скажу, что отпущу тебя завтра утром. Хочешь, позвоню ей до вечера, а хочешь – после. Ей и твоему внуку будет куда лучше, если ты останешься жив и здоров, а не будешь рисковать получить обширный инфаркт.
Пейджер в кармане доктора Морриса подал сигнал.
– Извини, Лео, – сказал врач, – мне нужно идти.
– Не волнуйся. Побеседуем позже.
После того как доктор Моррис ушел, Фэрли протянул руку за своим сотовым телефоном и позвонил в «Горный лагерь». Его соединили с офисом администрации, потом со старшим воспитателем, с которым он беседовал во время приезда в лагерь.
– Это назойливый дед, – представился Лео. – Просто хотел узнать, как дела у Тимми. Кошмары ему не снятся?
– Нет, – твердо заверил воспитатель. – Я спрашивал о нем за завтраком, и староста его палаты сказал, что Тимми проспал девять часов, даже не пошевельнувшись.
– Что ж, это очень хорошие новости, – успокоенно произнес Лео.
– Не нужно волноваться, мистер Фэрли. Мы хорошо заботимся о них. А как вы поживаете?
– Могло бы быть и лучше, – горько ответил Лео. – Я лежу в больнице Маунт-Синай с сердечной аритмией. Терпеть не могу это ощущение – что я не сумею оказаться рядом с Тимми в любой момент.
Лео не мог прочесть мысли воспитателя, а тот думал, что при том напряжении, в котором мистер Фэрли пребывал последние пять лет, проблемы с сердцем просто не могли не возникнуть. Однако вслух тот заверил:
– Позаботьтесь о своем здоровье, мистер Фэрли. А мы позаботимся о вашем внуке. Я обещаю.
Два часа спустя, прослушав запись этого разговора, Синеглазый с восторгом подумал: «Он сыграл мне на руку. Теперь никто не усомнится в моих словах».
45
Все двадцать девять лет, что она прослужила в доме Пауэлла, Джейн Новак одевалась в одном и том же стиле: черное платье с белым фартуком.
Прическа ее тоже осталась неизменной: волосы были зачесаны назад и собраны в аккуратный узел. Единственным отличием было то, что сейчас в них появились седые пряди. Джейн никогда не пользовалась макияжем и сейчас пренебрежительно отнеслась к попыткам Мэг Миллер нанести на ее лицо хотя бы немного пудры и слегка подрисовать брови.
– Мисс Новак, это нужно просто потому, что камера обезличит вас, – уговаривала Мэг.
