«Нет, Шуйский, не клянись!» – мог бы выразиться в тему великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин, да вот беда – его поблизости на сю пору не случилось.
Вторая половина XIX века, Китай
Итак, Лан Эр изрисовала стены своего павильона орхидеями, посадила вокруг цветы, а потом остатками своего годового жалованья подкупила двух евнухов – носильщиков императорского паланкина…
Когда императору приходила охота заняться любовью средь бела дня, его несли из дворца в «Павильон воды, деревьев и чистого цветения». Путь пролегал по запутанным дорожкам Запретного двора. Только от евнухов-носильщиков зависело, какой дорожкой нести паланкин. И вот однажды они, словно невзначай, выбрали обходной путь и двинулись к «Тени платанов».
Император удивился: дом был расписан цветами! Рядом покачивались под ветерком чудесные орхидеи, а на пороге стояла красавица в платье цвета зари и напевала прелестным голоском:
Я скучаю одна.
Почему он не приходит?
Неужели не знает,
Что мой цветок
Цветет для него?
Пройдет много дней.
Цветок отцветет и засохнет.
Кому я буду нужна?
И тут Сянфэн узнал певицу: да ведь это та маньчжурская девчонка, у которой слишком тесное лоно! Но как изменилась, похорошела! Нюх опытного распутника подсказывал, что изменилась она не только внешне – девушка бросала такие взгляды, принимала такие позы… Император решил, что до «Павильона воды, деревьев и чистого цветения» еще слишком далеко, а Лан Эр близко. Он спустился из паланкина и вошел в ее домик.
И остался здесь до вечера.
Однако не успела ошеломленная Лан Эр привести себя в порядок после высочайшего – и очень пламенного – визита, как явился Главноуправляющий Палаты Важных дел в сопровождении евнуха и объявил, что государь дарует ей титул сожительницы – «бинь» – и повелевает явиться к нему на ночь.
Лан Эр вымыли, умастили, завернули в пух цапли…
На сей раз возглас «Время пришло!» раздавался у дверей императорской опочивальни трижды, прежде чем дверь открылась, и на вопрос: «Оставить или нет?» – был дан ответ: «Оставить…»
Ответ оказался правильным! Сын Неба, у которого не было наследника, вскоре узнал, что Лан Эр беременна, а спустя девять месяцев она родила ему сына, которого назвали Тунчжи.
Произошло чудо, которого ожидали годами!
Все свершилось, как в стихах:
Женщина – чаша для колдовства.
В ней – киноварь.
Семя мужчины, словно капля свинца,
Упадает в ту чашу.
Словно кузнец, мужчина мехи раздувает и воздымает огонь.
Чаша нагрета, раскалена наслажденьем!
Смешались свинец и киноварь.
Они кипят, они бурлят —
Они обращаются в ртуть.
Она подвижна, она жива,
Она текуча, она быстра.
Мир начался —
Ребенок зачат.
Конечно, престиж Лан Эр во дворце взлетел теперь до небес. С ней носились, ей угождали, и даже сама императрица Цициан удостоила ее своим расположением. Лан Эр с невероятной скоростью прошла оставшиеся три стадии возвышения – Фей, гуй Фей, хуан гуй Фей. Однако, как ни назови воробья, он соловьем не станет. Лан Эр по-прежнему оставалась не более чем наложницей. В любую минуту император мог предпочесть ей другую. Их же вон сколько – не счесть! И каждый год во дворец привозят новых и новых юных красавиц. А она… А для нее он был единственным. Может быть, дело было в том, что Лан Эр расцвела для любви, а во дворце больше не в кого было влюбиться… не в евнухов же. Вот она и влюбилась в императора Сянфэна, вернее, в его власть, в его могущество, и мечтала, чтобы он со своим могуществом принадлежал только ей. Женщина не может быть властительницей, но добивается своего через мужчину, которым научается управлять.
О, как желала этого Лан Эр! Мучительная жажда власти изгрызала ее изнутри, словно крыса, которую сажают на живот приговоренного к смерти, покрыв сверху крепко привязанным глиняным горшком, – чтобы выбраться, крыса должна прогрызть себе выход через тело человека, через его внутренности. Такова была одна из самых жестоких казней, и раньше, когда Лан Эр слышала о ней, у нее мурашками покрывалось тело. Теперь же ей казалось, что те мучения – ничто по сравнению с муками, которые терзали ее. Причем она понимала, что сделать ничего не сможет, не ей поколебать вековые узаконения, которые требовали: у императора должны быть наложницы, и чем больше, тем лучше. Но если Лан Эр не способна поколебать узаконений, она способна избавляться от тех, кто может стать опасными соперницами к обладанию единственным для нее мужчиной и на пути к власти!
Однако, чтобы добиться своего, нужно знать не только способы вызывать желание, страсть. Нужно знать нечто иное!
С тех пор Лан Эр стала наведываться в дворцовое книгохранилище, и скоро в ее дом (о, теперь ей принадлежал не жалкий домишко «Тень платанов», а был просторный и светлый «Узор листвы на дорожке ветер колеблет» – чем длиннее название, тем выше престиж наложницы!) перекочевали трактаты о растениях, сочинения о взаимодействии веществ, именуемом химией, и Лан Эр читала их так же внимательно и вдумчиво, как некогда стихи. Но от них, крепко надеялась она, ей будет побольше пользы, чем от стихов.
А еще Лан Эр иногда доставала из тайника белый шелковый мешочек, который некогда вынула из мертвых пальцев Сливы Мэйхуа, заглядывала в него, смотрела на фарфоровую статуэтку, которая изображала любовную позу «Летящий белый тигр», – и снова затягивала завязки мешочка.
И думала, думала, думала…
Наши дни, Франция
Троншуа оказался одним из тех маленьких и беспредельно уютных городков, которых рассеяно великое множество вдоль дорог Франции и которые производят на туристов (в основном русских) одновременно умилительное и сногсшибательное впечатление. От шоссе вверх шла довольно широкая улица (каменные старинные двухэтажные дома затейливой архитектуры, сады, вьющиеся розы… полный набор, короче!), и по обе стороны ее практически плечом к плечу стояли торговцы подержанными вещами. Алёне уже приходилось бывать на различных vide-greniers, но такой обширной ярмарки она еще не видела. Стоял полдень – разгар торговли!
Морис, Марина с девчонками и Алёна медленно брели в гору, останавливаясь чуть ли не на каждом шагу и что-нибудь рассматривая. Здесь было и откровенное старье, и вещи совершенно новые, очень хорошего качества. А цены вызывали нервический смех у нашей героини, доселе покупавшей все в парижских магазинах, назвать которые дешевыми – все равно что назвать Париж столицей Гренландии.
Первыми, конечно, принялись канючить девчонки – они не могли оторвать глаз от двух маленьких расшитых бисером бархатных сумочек на длинных веревочках, тоже унизанных бисером. Алёна, конечно, как добрая фея-крестная, купила им эти сумочки. А потом ободки для волос, и клипсы – в такие-то годы клипсы носить, ну куда катится мир?! – и еще какую-то дребедень. Наконец Марина строго запретила подруге баловать девиц, приказав подумать о себе.
