Она снова сорвала шлепанцы – при всей их видимой легкости у них были довольно тяжелые каблуки, которые стучали по полу, – и босая скользнула за дверь.
Вовремя!
Створка начала приотворяться.
И только тут Алёна сообразила, что стука каблуков Бланш не слышала.
Значит, явилась не Бланш.
Кто же тогда?
Алёна стояла, прижав к груди босоножки, а дверь медленно надвигалась на нее.
Выставила руку, опять придержала тяжелую створку в миллиметре от носа. Замерла, вслушиваясь.
Вообще, если бы наша рисковая героиня полагалась только на слух, то вполне могла бы счесть, что в комнате никого нет. Но она просто чуяла чужое присутствие.
Казалось, человек вошел – и остановился на пороге. Алёна покосилась в щелку между дверью и косяком, но никого не увидела.
Тишина.
Время шло, и сколько его прошло, Алёна не знала.
Пальцы на ногах заледенели, холод пополз к коленям. В носу зачесалось.
Боже, если она сейчас чихнет…
– Апчхи!
Чья-то рука с силой рванула дверь, и, естественно, Алёна увидела того самого человека, которого сравнивала с дубовым бочонком, с анкерком. Мсье Вассермана.
И опять узнала его только по стати, потому что сейчас он был уже не в джинсовом костюме и не в «стетсоне» (и, понятно, не в сером тренировочном костюме тренера тоннерского бассейна), а в небрежной оранжевой робе строительного рабочего. И в каске.
В руке он держал пистолет Бланш, и оружие было направлено на нашу героиню.
– À vos souhaits, – сказал бывший тренер сначала по-французски. А потом повторил то же самое по-русски: – Будьте здоровы!
Тут Алёне стало ясно в этой истории почти все. И все в ней взбунтовалось против того, что ее поразительная догадливость, кажется, никем не будет оценена. Захотелось зарыдать, и взмолиться, и просить пощады, и стало противно даже от самой мысли о подобном…
Строптиво вскинув подбородок, наша героиня свысока спросила:
– Вы что, сюда пришли ремонт делать?
– Совершенно верно, – очень вежливо проговорил мсье Вассерман, – необходимо кое в чем навести порядок.
После этих слов он вскинул пистолет на уровень лба Алёны Дмитриевой и спустил курок.
Начало XX века, Китай
И вот наконец родственники и близкие Цыси собрались в комнате, где она готовилась отправиться в «мир теней». Ее уже одели в «одеяние долголетия» и короткий жакет с золотой вышивкой. Соблюдая древние обычаи, родственники попросили ее сказать последнее напутственное слово. Умирающая тихо произнесла:
– Никогда не допускайте женщину к верховной власти. Никогда не позволяйте евнухам вмешиваться в управление государственными делами. И позовите сюда Вэймина.
Он вошел угрюмый и мрачный, ибо уже был готов проститься с жизнью. Существовал старинный обычай: если умирающий император кого-то зовет накануне кончины к своему одру и происходит это после того, как были сказаны его последние слова, призванный человек должен быть убит. Потому что на нем печать смерти.
Цыси взглянула на Вэймина и слабо улыбнулась. Сейчас ее посетило некое прозрение: она поняла, что Вэймин совершил свою ошибку отнюдь не случайно! Да, сделал так нарочно, потому что хотел погубить француза – вдруг рано или поздно тот будет отравлен? Он ревновал, в самом деле ревновал… Значит, в самом деле любил ее?
Эта мысль делала императрицу счастливой, ведь она была всего лишь женщина. Она была прежде всего женщина!
И Цыси сказала, улыбаясь из последних сил:
– Я хотела увидеть тебя на прощание. Я дарю тебе жизнь, но в обмен ты должен вернуть мое сокровище. Я хочу, чтобы оно было положено в моей усыпальнице. Ты должен посвятить жизнь тому, чтобы его отыскать, а если твоей жизни будет мало, завещай продолжить твое дело своим потомкам. Поклянись сделать так, или я возьму тебя с собой!
Вэймин дал клятву, и тогда Цыси прошептала:
– Это было мое последнее слово!
Все, теперь Вэймин был в безопасности. К нему никто не смел теперь прикоснуться – он был отринут миром мертвых по воле императрицы.
Ну а Цыси вытянулась и повернула лицо в южную сторону, как и положено правителю, ждущему наступления смерти.
Ей назвали ее посмертное имя – Сяоцинь Сянь Хуанхоу. Потом она подняла бессильную руку и коснулась уха. В уши были вдеты те самые крохотные жемчужные серьги, которые когда-то подарил ей император Сянфэн и которые она бережно хранила. Цыси хотела быть похороненной в них.
Она что-то шептала похолодевшими губами.
Если бы кто-то прислушался, то мог бы расслышать стихи, некогда пленившие маньчжурку Лан Эр:
Прихотлив тот, кто создал наш мир!
Прихотлив и умом изощрен.
Как хитер… как жесток…
Почему совместил он в созданье одном
Несравненную эту красу лепестков
И коварство, подобное яду змеи…
Но шепот умирающей трудно было разобрать. С последним вздохом с уст ее сорвалось отчетливое:
…Умер я, красотою твоей наслаждаясь.
Я умер…
И наконец-то стоящие вокруг с облегчением переглянулись.
Только Вэймин стоял понурясь. Он был связан клятвой и знал, что не будет ему пощады от демонов совести, пока не исправит оплошность и не вернет в императорский дворец «Летящего белого тигра». Или пока не умрет… Это уж как выберет судьба!
Он не знал, что судьба выберет его смерть.
И не только его.
И что «Летящий белый тигр» никогда не вернется.
Наши дни, Франция
Алёна видела, как дернулся палец Вассермана на спусковом крючке «беретты», выпуская из тьмы Смерть. Но та лишь покосилась на Алёну, потом лениво пожала плечами: «Да ей рано еще, кто-то что-то напутал!» – и отправилась по другие души.
Да, видимо, наша героиня еще не все романы написала, не всех мужчин перецеловала, не все танго станцевала. И пока так и не вернула себе браслет, из-за которого огорчалась Лизочка…
В самом деле, ей было еще рано умирать.
Пистолет не выстрелил!
Вассерман снова и снова давил на гашетку – ничего не происходило.
Бывший тренер с непередаваемым изумлением уставился на несносную русскую туристку, а та поняла, что в обойме оружия Бланш был лишь один патрон. Именно его Алёна так расточительно истратила на научный эксперимент, выпалив в окошко.
Самое смешное, что любопытство, которое, как правило, приносило ей массу неприятностей, на сей раз спасло ей жизнь. Но, наверное, ненадолго, потому что Вассерман сейчас оправится от изумления, отбросит пистолет и – запросто задушит ее голыми руками, несмотря на то что ростом доставал ей до плеча. Вон у него какие лапы! Такими только паруса ставить, морские узлы вязать…
