Сет поставил чашку.
– Что, если мы поговорим о кое-чем серьезном?
– Давай. – Пам напряглась.
Сет рассмеялся.
– Успокойся. Я решил, что нам нужно отправиться в путь пораньше. Прямо сейчас.
– Правда? Но у меня еще нет паспорта.
– Думаю, какое-то время можно будет провести в Штатах.
– А… Знаешь, я думала, что мы поедем посмотреть Индию. Потом Париж, Прагу и Гонконг.
– Непременно. Только не сейчас.
Пам задумалась. Потом встретила твердый взгляд его темно-карих глаз и сказала:
– Ладно. Конечно, малыш. Где бы ты ни был, я хочу быть с тобой.
– Я люблю тебя, – прошептал Сет и крепко поцеловал ее.
Она, обняв его, ответила на поцелуй.
Потом Пам подалась вперед и отпила кофе.
– Чипсов? Я лично не прочь. Или пиццы?
– Конечно.
Пам поднялась и пошла в кухню, открыла холодильник, достала пиццу, поставила на кухонный стол и прислонилась к стене. У нее бурлило в животе, колотилось сердце.
«Откуда, черт возьми, Сет знает о Ларчвуде? – Она стала усиленно вспоминать историю их отношений. – Нет, я ни разу не упоминала Ларчвуд. Это точно».
– Тебе нужно рассказать Сету все о своей жизни в подполье.
– Нет. Не нужно.
Думай, думай…
– Помочь? – донесся голос Сета.
– Нет. – Пам с шумом разорвала картонную коробку с пиццей, захлопнула дверцу духовки.
Этого не может быть. Он никак не может быть связан с этими людьми. Невозможно.
Но интуиция Пам, обостренная многолетней борьбой за выживание, взяла верх. Она подошла к проводному телефону и подняла трубку. Поднесла ее к уху. Нажала девятку. Потом единицу.
– Кому звонишь? – Сет стоял в дверном проеме кухни.
С улыбкой на лице девушка повернулась к нему, заставляя себя держаться естественно.
– Мы ведь говорили об Амелии. И я подумала, что, может, следует извиниться. Я думаю, мысль хорошая. А ты? То есть ты не стал бы извиняться на моем месте?
– Правда? – спросил он без улыбки. – Ты звонила Амелии?
– Да, ей.
– Положи трубку, Пам.
– Я…
У нее пропал голос, когда он уставился ей в глаза своими суровыми карими глазами. Однако она все еще держала большой палец над одной из кнопок телефона. До того, как она успела ее нажать, Сет шагнул вперед, вырвал трубку у нее из руки и положил на рычаг.
– Что ты делаешь? – прошептала Пам.
Но Сет не ответил, крепко взял ее за руку и отвел обратно на диван.
Глава 69
Сет подошел к входной двери, запер ее на цепочку и возвратился. Потом горестно улыбнулся.
– Даже не верится, что я сболтнул про Ларчвуд. Я знал, что вы с матерью жили там у «Патриотов границы». Но ты ни разу не упоминала об этом. Глупо с моей стороны допустить такую ошибку.
– Это была одна из причин, почему мы с Амелией спорили, – прошептала Пам. – Она спросила, рассказала ли я тебе о своей жизни там. Я ответила, что это не имеет значения. Но в действительности я боялась тебе говорить. А теперь… Ты один из них, так ведь? Ты сотрудничал с людьми, которые хотели отравить воду?
Сет взял пульт от телевизора, чтобы включить новости. Пам воспользовалась этим, спрыгнула с дивана и с силой оттолкнула его. Он попятился, а она бросилась к двери. Но едва она сделала два шага, как Сет сбил ее с ног. Пам упала, ударившись лицом о пол, и ощутила вкус крови из разбитой губы. Он схватил ее за шиворот, грубо подтащил к дивану и буквально швырнул на него.
– Больше не делай этого. – Подавшись к ней, Сет обмакнул палец в ее кровь и что-то нарисовал на ее лице. И зашептал: – Знаки на теле – это окна, понимаешь? Открывающие, кто ты и что чувствуешь. В некоторых индейских племенах использование краски – это просто временная татуировка – было способом сказать всем, что чувствуешь. Воины не могли выражать эмоции словами или лицом – этого не было в индейской культуре, – но могли использовать нанесенные на тело рисунки, показывая таким образом, что они влюблены, или печальны, или гневны. Даже если ты потеряла ребенка, тебе нельзя было плакать. Нельзя реагировать. Но можно было раскрасить лицо. И все знали, насколько ты опечалена. Сейчас на твоем лице я вывел знаки, которые в племени лакота означают «Счастлива». – Потом Сет полез в рюкзак, достал рулон клейкой ленты и портативную тату-машинку. Сделав это, он засучил рукава.
Пам поймала себя на том, что неотрывно глядит на его татуировку. Она была красной. Пам не могла видеть все изображение, но на открывшейся части были голова и верхняя часть туловища многоножки. Ее слишком уж человеческие глаза глядели на нее так же, как теперь Сет: с выражением голода и презрения.
– Это ты татуировал тех людей, – произнесла Пам слабым шепотом. – Убивал их.
Сет не ответил.
– Откуда ты знал эту пару? Этих террористов?
– Я их племянник.
Сет – нет, не Сет, у него явно было другое имя – собирал тату-машинку. Пам неотрывно смотрела на его руку с татуировкой. Казалось, насекомое тоже глядит на нее.
– А, это? – Он задрал рукав. – Это не татуировка. Просто рисунок, нанесенный смываемыми водой чернилами. Кое-кто из татуировщиков наносит таким образом контуры. – Он облизнул свой палец и потер рисунок. – Когда я был Подпольщиком – выходил на охоту, – то рисовал ее на руке. Когда становился твоим другом Сетом – смывал. Она нужна была лишь для того, чтобы ее видели свидетели. И чтобы твои друзья-полицейские – и ты – радовались, что новый мужчина в твоей жизни, я, не тот самый убийца.
Пам заплакала.
– Губа болит? Ты хотела убежать. – Он пожал плечами. – Разбитая губа ничто по сравнению с…
– Ты безумец!
Его глаза вспыхнули, и он двинул ее кулаком в живот. Комната полыхнула желтым, и Пам застонала от боли, но сдержала почти неодолимый позыв к рвоте.
– Не говори со мной так. Поняла? – Он схватил ее за волосы, приблизил свой рот к ее уху и крикнул так громко, что у нее заболели уши: – Поняла?
– Да, да, да! Перестань, пожалуйста, – прорыдала Пам. Потом прошептала: «Кто, кто ты?», но сдержанно, опасаясь нового удара: его глаза были безумными.
Он оттолкнул ее. Пам упала на пол. Он грубо поднял ее, стянул клейкой лентой руки за спиной и перевернул ее на спину.
– Меня зовут Билли Хейвен. – Он продолжал доставать какие-то пузырьки и собирать тату-машинку. Глянул на нее и увидел выражение полного замешательства.
– Но я не понимаю. Я разговаривала по телефону с твоей матерью, она… А, да, да, это была твоя тетя.
