— Хорошая клиентка у тебя, — заметила Вяземская, курсируя в голубоватой воде вдоль бортика, — кто бы мне такие хоромы предложил на пару недель…
— Ну, вот и пользуйся, — лениво отозвалась я, развалившись на краю бассейна с бокалом вина.
— Что же за дела у тебя с ней, если она так расщедрилась?
— Ой, какая тебе-то разница? Есть дом, есть все удобства, есть природа и свежий воздух — живи и радуйся.
— Темнишь ты, Варька. Но как хочешь.
Я кувыркнулась в воду и поплыла к противоположному краю бассейна. Вода расслабляла и дарила покой, все тревоги как-то улетучились, и совершенно не хотелось думать о том, что где-то рядом живет человек, в любую минуту могущий раскусить меня и… Но я старалась выбросить это из головы. Пусть все развивается так, как сейчас, — может, ничего и не произойдет.
— Слушай, Варька, а как твоя мама? Ты давно с ней разговаривала? — вдруг спросила Аннушка.
— А что мама? Живет себе в Швеции своей, довольна жизнью, любима — ей всегда было проще. Признаться, мне так даже легче.
— Вот не понимала я никогда ваших отношений. Ты ей вроде как и не дочь. Захотела — собралась и отвалила.
— А что — должна была до старости мне манную кашу варить и в рот складывать? Так она и в детстве не особенно этим заморачивалась, если помнишь.
Это было правдой. Мама, довольно известная театральная актриса, была скорее старшей сестрой, чем моей матерью, вся ответственность и заботы лежали на бабушке и папе, мама же была таким праздником, событием. Если она не уезжала на гастроли, то большую часть времени проводила в театре или в ресторанах, окруженная многочисленными поклонниками. Как терпел это мой отец — ума не приложу, но никаких скандалов и сцен ревности в нашем доме я не помню. Даже в первый класс меня отводила бабушка, а на родительские собрания ходил папа. Мама же появилась в школе единственный раз — на выпускном вечере, вела себя как снизошедшая до челяди царственная особа и, кажется, была не особо довольна тем, что все внимание публики приковано вовсе не к ней. У нас никогда не было доверительных отношений. Ее не интересовали мои проблемы, со всеми неприятностями и обидами я шла к бабушке или папе. Даже на моей свадьбе она держалась чуть отстраненно, как приглашенная на торжество звезда. Мне, скажу честно, это было обидно — как будто я падчерица, нелюбимая и приносящая только неприятности своим существованием. Со временем я смирилась, перестала обращать на это внимание и начала относиться к матери снисходительно. Мне казалось, что она несчастна в браке, потому постоянно ищет внимания у публики и театральных завсегдатаев. Между ними с папой никогда не было той душевной теплоты, что существует между супругами, много лет прожившими в браке. Речь даже не о любви, а именно об отношении друг к другу — до папы она снисходила точно так же, как до всех остальных. Я помню, как в первом классе нам задали нарисовать свою семью, и я изобразила маму на троне, с короной и мантией, а нас — карликами, стоящими вокруг этого трона. Именно так я всю жизнь и воспринимала свою мать — королевой в окружении челяди…
— Я замерзла, — подала голос Аннушка, и я очнулась от воспоминаний:
— Так давай выбираться.
— Здесь страшно спать, — вдруг сказала Аннушка, кутаясь в большое махровое полотенце.
— Глупости. В этот поселок можно попасть только по спецпропуску, здесь просто не может быть посторонних, видела, какая система охраны? Тут, по-моему, даже воробьи с пропусками летают.
— Все равно жутковато.
— Перестань. Зачем соглашалась тогда?
Она пожала плечами и пошла к выходу из бассейна. Я последовала за ней, в душе совершенно согласная с ее тревогами — мне тоже здесь было неуютно, но не показывать же этого Аннушке.
Уже устроившись в постели, я позвонила Светику. Он был дома, сказал, что готовит какую-то партитуру, и я извинилась, что оторвала его от дел.
— Ну, что ты, — возразил муж, — наоборот, я рад, что ты звонишь. Как устроились?
— Все хорошо, даже поплавали. Как тебе одиночество?
— Я привык.
— Что значит — ты привык? — возмутилась я.
— Варя, не придирайся. Ты прекрасно поняла, о чем я. Но мне тебя не хватает.
— Мне тебя тоже, — призналась я неожиданно. — Пообещай, что после гастролей ты приедешь сюда.
— А как же Аннушка?
— Ну, что она — помешает? Тут такая площадь, что можно вообще весь день не встретиться.
— Конечно, я приеду.
— Вот и хорошо.
Мы попрощались, и я сунула трубку под подушку, вспомнив, что обещала Тузу не выключать ее.
Уснула я неожиданно крепко и так проспала до утра, едва не проморгав звонок будильника. Подпрыгнув от резкого звука, открыла глаза и не сразу смогла понять, где нахожусь. Незнакомая комната, чужая постель…
— Варька, семь утра! — на пороге появилась заспанная Аннушка в голубом пеньюаре. — А кто-то завтрак приготовил, кстати, и это меня пугает, — призналась она, садясь на край моей кровати. — Почему тут люди приходят, когда им вздумается?
— Потому что им за это, удивишься, деньги платят. Что на завтрак? — поинтересовалась я, откидывая одеяло.
— Блинчики с джемом, ветчина, сыр и каша какая-то, — отрапортовала подруга. — Но что странно — в кухне никого нет.
— Ну, видимо, повар приготовил и ушел.
— Сервис… — хмыкнула Аннушка. — Давай-ка в душ, да и я пойду, потом позавтракаем.
После душа голова обрела возможность соображать нормально, и за столом я выглядела бодрой и отдохнувшей. Здесь на самом деле отлично спалось, это видно было и по румянцу на Аннушкиных щеках.
В самый разгар завтрака появилась домработница — высокая, крепкая молодая женщина лет двадцати семи, в серой униформе и с заплетенными в тугую косичку черными волосами:
— Доброе утро, — приветливо поздоровалась она. — Меня Натальей зовут. Если вам что-то нужно постирать-погладить, скажите.
— Нет, спасибо, — отказалась я. — Вы уборку делать будете?
— Да, верхний этаж. Повар спрашивал, к которому часу ужин готовить и есть ли пожелания.
Я бросила взгляд на Аннушку, и та, манерно отставив пальчик руки, державшей чашку с кофе, попросила:
— Если можно, салатик легкий и… Варька, пирогов хочется…
— Я печь не буду, — фыркнула я. — Наташа, попросите повара пирог с рыбой приготовить, хорошо?
Та улыбнулась и кивнула, а потом попросила:
— Варвара Валерьевна, можно вас на минутку?
Я вышла из-за стола и направилась за домработницей в холл. Там Наташа, стерев с лица улыбку, негромко сказала:
— Анатолий Иванович просил передать, чтобы вы по поселку слишком открыто не гуляли. Если хотите, то звоните вот по этому номеру, — она вынула из кармана белого фартука листочек. — Это Леша, он здесь устроен уборщиком территории. Если пойдете гулять, он будет рядом.
