Пришло время объединять прошлое с настоящим. Шить предстояло белыми нитками, но деваться было некуда. Требовалось провести профессиональную экспертизу снимка, сличение, получить официальный документ, подтверждающий результаты этой работы. Теперь все представало совсем в ином свете.
— А у вас, Галина Семеновна, только одна фотография Альберта и его отца?
— Одна! — с каким-то непонятным энтузиазмом заверила женщина. — Я ведь ее почти тайком забрала. Когда Сашка-то, второй ее, помер, Сергей приезжал. Ольга потом сокрушалась, что он все фотографии себе забрал и ни одной с Альбертиком не осталось. Очень тяжкий разговор у них тогда был. Сережа попрекал ее, что с Клименко сошлась, второго сына не сберегла. Я ведь думаю, что это Сергей Пашку-то на путь истинный наставил. Да, не люблю я его, а все же скажу, что не бросил семью в беде. Только Оленьке теперь уж все равно. Хотя, может, и видит она оттуда, что и второй ее сынок при деле. Только вот могилку матери не навещает.
— Галина Семеновна, вы спрашивали, по какой части я служу. Так вот, я офицер российской полиции. И сюда я приехал не случайно, и с вами встретился не просто так. Я искал хоть кого-нибудь, кто может что-то рассказать мне о жизни Ольги Юнгеровой, о ее первом муже и их сыне Альберте. — Гуров говорил экспромтом, потому что мысль насчет Альберта Юнгерова плотно засела в его мозгу.
Об исчезновении всех фотографий из дома Ольги он тоже не забывал.
— Мне нужна ваша помощь, Галина Семеновна.
— Господи! — Женщина всплеснула руками. — Неужели случилось что?
— Я пока не знаю. Нужно разобраться во всем. Вы ведь понимаете, как легко обвинить человека, а вот извиняться потом очень трудно. Да и нужны ли ему будут извинения, если он на весь мир опозорен подозрениями и недоверием? Доброе имя дороже денег.
— Так что же случилось-то, Лев Иванович?
— Не хочется мне вам говорить, Галина Семеновна, расстраивать вас, но объяснять все равно придется. Вы ведь не чужой человек Ольге. Только очень прошу вас, никому о нашем разговоре! Ради памяти вашей подруги и ее детей. Никому!
— Да я же понимаю! — Женщина сжала кулачки возле груди.
— Сергей, первый муж вашей Ольги, сейчас занимается очень серьезными делами, ворочает большими деньгами. Что-то там у них произошло в этой организации. Погиб человек, один из помощников Сергея. А убили его здесь, в Пинске. Нам надо очень аккуратно разобраться во всем. Я прошу вас, Галина Семеновна, отдайте мне вот эту фотографию! Я поклянусь всем, чем хотите, что обязательно верну ее вам. Я прекрасно понимаю, насколько она вам дорога.
— Я даже… берите, раз так! Господи, чего же людям не живется-то? Она ведь так коротка, эта наша жизнь. Ведь надо наслаждаться каждым денечком, который нам отпущен! Как они так могут? Ведь всех денег все равно не загребешь. Да и куда их столько, на что тратить-то? Больше, чем в рот поместится, все равно не съешь. В трех квартирах не проживешь, на трех машинах ездить не сможешь. Вот вы мне объясните, Лев Иванович, зачем людям столько денег, что они с ними делают?
— Разве такое объяснишь?! — Сыщик горько усмехнулся. — Я на это не способен. Тут надо быть философом. Или писателем. Почитайте «Скупого рыцаря», там есть ответы.
Сегодня с головы Станислава сняли большую часть бинтов. Он лежал, блаженно улыбался и периодически жадно почесывался.
— Самая большая мечта у меня сейчас — это помыться, — сказал он Гурову, который насмешливо наблюдал за этими действиями. — Уже сколько раз просил, так нет, не разрешают! — Крячко произнес эту фразу, с притворной злобой глядя на санитарку через плечо Гурова.
Сегодня Стас выглядел значительно лучше, но почему-то уклонялся от всяких разговоров, старался побольше рассказывать о своих ощущениях и воспоминаниях, которые его, как он утверждал, периодически посещают. Крячко очень старательно вдалбливал всем окружающим, что его воспоминания — это истина в последней инстанции.
Гуров ждал, когда старый друг перестанет валять дурака. Неужели он серьезно подозревает эту санитарку в связях с преступниками? Стас считает, что она все пересказывает кому-то все то, что услышала в палате?
— Есть у меня ощущения, что я работал водителем. Да или нет? — спросил он Гурова. — Вы подождите, не отвечайте. Дайте-ка я сам попытаюсь вспоминать. Мне кажется, что, напрягая свои извилины, я добьюсь лучшего результата.
Гуров улыбнулся и пожал плечами, а Стас продолжил:
— Да, именно водителем в какой-то фирме. Причем персональным. А начальник у меня был с погонами. Аж целый полковник! Хотя это, наверное, просто фантазии. А может, я работал на железной дороге? — С этими словами Крячко как-то особенно жизнерадостно ткнул пальцем в сторону Гурова.
Лев Иванович насторожился. Из всего того, что наговорил Стас, он пытался сложить нужный узор, рисунок. Друг сейчас хотел что-то ему сказать. Во всей этой болтовне имелась какая-то изюминка.
— Водитель, железная дорога… — задумчиво произнес Стас и в который раз почесал перевязанную голову. — А моя любимая певица — Алла Пугачева. Эх, Алла! Типичная блондинка, а при делах. Я видел ее в возрасте лет двадцати с небольшим. Глупышка, которая ничего из себя не представляет. А машина у нее была, да и водитель тоже. Кажется, в газетах или в Интернете я видел «Волгу» и подпись, что это первая машина Аллы. Сейчас на «Волгах» не ездят…
— Да, теперь всем подавай иномарки, — пристально глядя в глаза другу, вставил Гуров. — Если у тебя нет «Тойоты», то ты не человек.
Крячко улыбнулся и молча, с огромным удовлетворением кивнул. Гуров его понял.
Но тут им пришлось прервать разговор, потому что в палату совершенно бесцеремонно ввалилась Маша. Она кокетливо покачивала подолом короткой юбочки, блестела стройными ножками в колготках с лайкрой и теребила рукой смешные дурацкие инфантильные косички.
— Здравствуйте! — Маша расплылась в улыбке до ушей. — Ой, я вам помешала, да? Я просто хотела с вами поговорить, Лев Иванович. А вы как, Станислав Васильевич? Поправляетесь? Я в коридоре подожду, ладно? — Она вышла.
Крячко с изумлением уставился на Гурова, потом с такой же физиономией поглядел на дверь палаты. Лев Иванович понял, что Стас Машу откуда-то знал. Он был очень удивлен, увидев ее. Она не могла находиться здесь? Где именно? В палате, в больнице районного центра Иваново, вообще в Беларуси? Как спросить товарища об этом? Гуров сморщился, теребя ухо и соображая, как повернуть двусмысленный разговор и все выяснить.
Крячко помог ему. Он отрицательно покачал головой и произнес нараспев:
— Эх, хороша девчушка, да коротка кольчужка!
Гуров посмотрел другу в глаза и кивнул, показывая, что понял. Присказку насчет кольчужки Крячко повторял очень часто. Эта фраза была взята из старого-старого фильма «Александр Невский». Там ее произносил один из ратников-ополченцев. И касалась она именно длины кольчуги, которая оказалась недостаточной, и его поразили кинжалом. Стас любил эту приговорку. Она означала, что ситуация неправильная, действия ошибочные, данной информации верить нельзя. В этом случае Крячко давал другу понять, что Маша вызывает у него подозрения, ей верить нельзя, что он что-то такое про нее знает.
