– А тотальную коррупцию ты считаешь нормой?
– Не считаю. Но во-первых, я не думаю, что коррупция тотальная. Я, например, взяток не беру. А во-вторых, искоренить коррупцию не удалось ещё никому в мире.
– Ты меня удивил, – грустно признал сын. – Сам же говорил, какой кошмар творится сейчас в здравоохранении.
– Да я не спорю. Плохо со здравоохранением, и со многим другим плохо. Хотя, надо признать, раньше было гораздо хуже. Я говорю о другом. О том, что нынешняя власть пусть медленно, но пытается исправить положение. А другие вообще ничего путного не предлагают, и, кроме воплей о нарушении демократии, от них ничего не услышишь.
– Ты просто не знаешь, кто что предлагает.
– Не знаю, – признался Аркадий Львович. – Но хочу посоветовать тебе вот что. Первое, не считай народ быдлом, это далеко не так.
– Я и не считаю.
– Второе. Не занимайся огульным охаиванием. Много плохого в нашей жизни, но есть и хорошее.
– Согласен. Только плохого больше.
– Это как посмотреть. Третье. Ни одно твоё слово не должно перечить нормам морали.
– Каким нормам? Европейским? Признать, что однополые браки – это хорошо?
– Нет. По мне так вопросам секса вообще не стоит уделять внимание, это абсолютно интимная сфера и обсуждению не подлежит. Я про другое. Твою партию никто не поддержит, если вы будете предлагать аморальные вещи.
– Например?
– Например, нельзя делить людей на граждан и не граждан. Нельзя делить по национальностям и вероисповеданию, у нас многонациональное и многоконфессиональное государство. Нельзя утверждать, что русские бесправны в своей стране. Это неправда. А ты такие утверждения делал.
– Значит, всё-таки иногда смотришь мой блог? – засмеялся сын.
– Иногда смотрю, – признал Аркадий Львович.
Положив трубку, он подошёл к окну. Шёл дождь. Внизу ребёнок-подросток гулял с большой лохматой собакой. Аркадий Львович попытался разглядеть, мальчик это или девочка, но так и не понял.
Когда-то маленький Саша просил купить ему собаку. Аркадий Львович пробовал поговорить с Мариной, но та как раз собиралась замуж, ей было не до собаки, а больше Саша об этом не заговаривал.
Сон отступил, голова уже не звенела, как утром. Катя огляделась, она была одна в двухместной палате. Вторая кровать аккуратно застелена, за окном хмуро. Надо разыскать Лизу и выяснить, что произошло.
Катя приподнялась, хотела встать, но голова закружилась, тело покрылось холодным потом. Она опять легла, и тут в палату вошёл Глеб.
– Родная моя. – Глеб опустился на корточки рядом с кроватью, взял её ладони, уткнулся в них лицом.
Катя попыталась высвободить руки, он поднял голову, и она увидела то, чего не видела ни разу в жизни, – Глеб плакал.
– Ты что? – опешила Катя. – Что с тобой, Глеб?
– Катюша, я тебя очень люблю. – Он смахнул с глаз слёзы, сел на стул рядом, отвернулся. – Я без тебя не могу.
– Знаю, – кивнула Катя. – Как я сюда попала?
– Я тебя привёз.
– Откуда?
– Катюш, давай не будем об этом вспоминать. У нас была плохая полоса, она кончилась. Навсегда. Ты мне веришь?
– Не знаю.
– Знаешь. – Он погладил её по щеке. Ладони у него были жёсткие, грубые, как будто он был не научным сотрудником, а сталеваром, и Катю всегда это удивляло. Впрочем, у неё нет знакомых сталеваров. – Ты мне верь, и я никогда тебя не обману.
– Я верю, – сказала Катя. – Что со мной произошло?
– Катюш, давай не будем. Что было, то было. Тебе надо поправиться, и мы всё забудем.
– Глеб, что со мной случилось? – испугалась она.
– Катя…
– Глеб!
– Я привёз тебя из маминой квартиры. – Он не мог на неё смотреть и уставился в окно.
– Что там произошло?
– Я нашёл тебя без сознания, вызвал «Скорую». Нам повезло, здесь дежурила Елизавета Ивановна.
– Я поняла. Она со мной говорила. Что со мной произошло?
– Ты выпила слишком много снотворного.
– Глеб… Вы все думаете, что я… отравилась?
– Давай не будем об этом.
– Глеб, я этого не делала, – сказала Катя.
– Катюша, не надо… – Он снова на неё посмотрел. – Всё прошло.
– Я этого не делала!
– Катя. – Он снова погладил её по щеке жёсткой рукой. – Я видел таблетки…
– Какие таблетки?
– Не знаю. Не помню. – Он опять отвёл глаза в сторону, потом повернулся к ней и твёрдо произнёс: – Мы больше об этом не будем.
– Ладно, – кивнула Катя, – только скажи, какие таблетки?
– Действительно не помню. Какое-то снотворное.
Он ей не верил. И Лиза не верила.
– Хочешь что-нибудь съесть? Или сока? – спросил Глеб.
– Сок, – согласилась Катя.
– Апельсин, вишня?
– Вишнёвый.
Глеб зашуршал пакетами, поднёс ей стакан с соком.
– Спасибо. – Катя приподнялась, он сунул ей подушку под спину. Сок оказался вкусным, Катя выпила весь. – Лиза здесь?
– Нет. Уехала домой. Но приедет, как только ты скажешь.
– Не надо.
Глеб ей не верил. Но она никогда не пила и не покупала снотворного. И мама не пила. Снотворному неоткуда было взяться в её квартире.
– Глеб, я хочу домой.
– Нет, – отрезал он. – В понедельник сдашь анализы, и тогда это обсудим. Потерпи.
В психиатрии Катя понимала немного, но какое-то представление имела. Может так быть, что рассудок, не желая принимать страшную информацию, защищается и не даёт вспомнить что-то особенно жуткое? Может. Мама не помнила, как хоронили папу. Помнила всё, что было до похорон и после, а сами похороны выпали из памяти. Так бывает.
Она, Катя, решила себя убить?
– Хочешь, я принесу тебе электронную книгу? Или компьютер? – спросил Глеб.
– Ты не заметил, Ольгин ноутбук в квартире был?
– Не заметил. Мне было не до него.
– Принеси Олин комп, – попросила Катя. – И электронную книгу. И флешку из моей сумки. Она в боковом отделении, на молнии.
Она пыталась отравиться и не может этого вспомнить. У неё проблемы с психикой.
А ведь ей всё время хотелось умереть с тех пор, как она перестала звонить Глебу на работу.
Зазвонил городской телефон, на экране высветился номер отцовской квартиры. Брать трубку было страшно, и Ира какое-то время тупо смотрела на белый «Панасоник».
