— Медсестра. Предполагается… то есть медицинская экспертиза показала, что убийственный укол дежурная медсестра сделала сознательно.
— Ее арестовали?
— Нет, успела смотаться… Я хотел сказать, успела сбежать да перед этим еще травмировать нашего сотрудника. Он сейчас в реанимации. Медсестра объявлена в розыск.
— Зачем она убила Зину?
— В этом следствие еще не разобралось. Данная сторона дела довольно темная. Будем работать, искать эту… сестру милосердия.
— Чудовище! — всплеснув руками, воскликнула Ряузова.
— Совсем наоборот. Привлекательная девушка. Внешне производит самое благоприятное впечатление. Двадцать два года.
— Что же происходит! Господи, что происходит! Вы ее поймаете? Скоро?
— Вне всякого сомнения, — с уверенностью в голосе успокоил женщину капитан Маслаченко, хотя не так уж стопроцентно мог бы за это поручиться. — А скажите, пожалуйста, Нина Филипповна, что с вашим сыном… от Слепакова? Где он?
— Все нормально. Дима окончил школу, работал помощником инструктора по дзюдо. Потом его призвали. Он служил два года в войсках специального назначения. Был в горячих точках. Где — не говорит. Сейчас демобилизован, пока работает у товарища в автосервисе. Готовится в военное спецучилище. — В том, как она это сообщила, слышалась покрывающая все печали материнская гордость. — Его оставляли по контракту. Но Дима хочет стать офицером. Не знаю… Я боюсь, там везде стреляют…
— Эх, Нина Филипповна, — с неожиданной досадой произнес Маслаченко, — и здесь стреляют. — Он посидел минуты две молча. — Расскажите по порядку, Нина Филипповна, что говорил вам Слепаков после того, как вы с ним побывали в так называемом феминистском клубе. В этом заведении, как его…
— «Золотая лилия». Туда по ночам время от времени съезжаются богатые дамы, которые… у которых ненормальные сексуальные пристрастия. И там перед ними показывают представление неприличного содержания.
— Это нам известно. К сожалению, законодательно полиция не имеет права вмешиваться ни в содержание их концертов, ни во что-либо другое, происходящее после. Если только в эти оргии насильно не втягивают несовершеннолетних. Тем более мужчины там не присутствуют. Мы не можем квалифицировать «Золотую лилию» даже как неофициальный публичный дом. Мы проверяли: клуб зарегистрирован под видом филиала международной организации по защите прав женщин. Теперь слушаю вас.
— Слепаков попросил меня отвезти его в Барыбино, чтобы забрать оттуда Зину. Он нашел в ее записных книжках вот эту карточку… среди массы телефонов, адресов и визиток.
— Простите, что перебиваю. Почему в вещах Зинаиды Гавриловны было столько адресов, телефонов, визитных карточек? Ее что-то связывало с бизнесом? — Опер внимательно разглядывал квадратик белого картона.
— Бизнес? Да нет, Зина была аккордеонистка. И на баяне, кажется, преподавала. А в «Лилии» она на синтезаторе сопровождала концертные номера. Когда из училища ее по сокращению штатов уволили, она, наверно, искала разовую работу. На свадьбах, каких-то юбилеях. Может быть, в клубах, на дискотеках. Нужно ведь где-то зарабатывать на жизнь.
— Что было дальше? — спросил капитан.
— Когда мы приехали, нас встретили довольно спокойно. Даже Севу пропустили смотреть кусочек этого варьете. И… в общем, мне было стыдно перед ним, а ему передо мной. Мы, люди старшего поколения, не привыкли к такому. Затем нас приняла директриса Илляшевская. Высокая дама лет сорока. Очень красивая, одетая в мужской костюм, средневековый, как бы придворный. Словом, будто в театре…
— Из-за чего произошел конфликт у Слепакова с Илляшевской?
— Он хотел немедленно забрать Зину из клуба. Правда, я всего этого не видела. Илляшевская приказала мне вернуться в машину и там дожидаться. Я послушалась, сижу в машине и вижу: двое здоровенных охранников тащат Всеволода Васильевича. Его скинули со ступенек и еще пинали. Я бросилась к нему, помогла подняться. Ему разбили лицо и зуб выбили. А мне велели забирать его и уезжать.
Послышались посторонние звуки из прихожей, открылась входная дверь.
— Кто это? — настороженно, хотя внешне безмятежно спросил Маслаченко, обернувшись к двери.
— Сын. Дима, у нас гость, — громко сказала Нина Филипповна. — Из полиции.
В комнате появился высокий плечистый парень в джинсах и свитере.
— Здравствуйте, — сказал сын Слепакова, чем-то еле уловимо похожий на погибшего отца, и сел рядом на стул.
— Дима, я рассказываю капитану Маслаченко о том, что мне сообщил Всеволод Васильевич ночью в машине.
— Можно мне присутствовать? — спросил Дмитрий.
— Можно, — согласился капитан, разглядывая его. Парень капитану понравился: лицо возмужавшего на преодолении опасностей и трудностей молодого человека. Видно, что культурный, правильно воспитанный умной матерью. Скромен, понятливый твердый взгляд, хорошее физическое развитие. «К нам бы в отдел такого. Достойный опер бы получился».
— Продолжим, Нина Филипповна, — предложил Маслаченко.
— Я хотела вам объяснить… простите, как ваше имя-отчество?..
Капитан назвал.
— Я сразу хотела сказать, Андрей Андреевич, мне показалось, что Всеволод Васильевич был в ту ночь не в себе. Просто видно: человек болен. И может быть, психически. То, что он говорил, ужасно. Будто бы, по наущению какого-то Хлупина, на него напал бандит и хотел отнять пенсию. Будто бы Хлупин ожидал другого результата, а Всеволод Васильевич, защищаясь, не желая этого, случайно… как это выразиться… придушил нападавшего. Он скрыл это от полиции, боялся, что ему не поверят… не поверят, будто он только защищался и не хотел убивать.
— Такое, наверно, могло случиться? — вопросительно сказал Дмитрий, взглянув на полицейского.
— Следствие должно было установить факт нападения, — скучливо отреагировал Маслаченко, зная, как иногда неблагополучно складываются обстоятельства для защищавшихся, но «превысивших степень защиты» граждан.
— Свидетелей-то не оказалось, — продолжала Ряузова. — Всеволод Васильевич, видимо, очень переживал. Тем более поступил донос Хлупина…
Маслаченко остановил ее:
— Я все это знаю. Я сам, по заявлению Хлупина, дважды вызывал Слепакова и беседовал с ним. К сожалению, мне пришлось присутствовать при его самоубийстве. Он и правда был не в себе. Я пытался его остановить в последний момент. Обращался к нему, просил. Напрасно, он не слушал уже никого. Скажите, что еще говорил Слепаков в машине?
— Я отнесла то, что он говорил, к его повредившейся психике. Например, он упорно настаивал, что с помощью электрического прибора убил того самого Хлупина. По-моему, это была больная фантазия.
— Не совсем. Хлупина он не убил, но, видимо, каким-то образом воздействовал на него. Потому что утром Хлупина увезла «Скорая помощь» с тяжелым сердечным приступом. Что это означает? Следствие не обнаружило ничего, на чем настаивает Хлупин. Тип вообще крайне противный и подозрительный. Все, в чем он обвиняет Слепакова, пока недоказуемо. И может получиться, как у нас принято говорить, «глухарь». Во всяком случае, Хлупин уже чувствует себя нормально, находится дома. Что еще говорил Слепаков?
