Соблюдая осторожность и конспирацию, Дмитрий ездил в Барыбино не на «Жигулях», которые могли опознать, а на электричке или на попутках. Приехав в этот раз домой, он срочно позвонил Сидорину и передал ему телефонный разговор Илляшевской из «Мерседеса» о том, что «скоро будет», «долго хранить не могу», «рискнем»… и пр. И о том, что намечается «серьезное мероприятие», для которого пригодится оружие.
— Она тебе доверяет, — уверенно сопроводил сообщение Ряузова Сидорин. — Наверно, тут речь о крупной партии наркоты. После первого наезда комитетчиков (имелись в виду «наркополицейские»), после задержания и ареста Коковой, Пигачева и других, после второго задержания в связи с Галей Михайловой у Илляшевской нет дополнительного шанса. Она вынуждена идти на риск. Накопилось, видать, много товара. Мадам боится потерять налаженный наркотрафик из-за недавних сбоев. Так?
— Может быть, — согласился Дмитрий.
— У тебя правда есть оружие? Какое?
— «Беркут» и три обоймы.
— С Кавказа привез хищную птичку? Ясно. Значит, действуешь таким образом. Точно выполняешь все распоряжения Илляшевской, что бы тебе там ни показалось. Понял? Никакой отсебятины. Я со своей стороны связываюсь только с Комитетом. Свое начальство не собираюсь пока ставить в известность. Тем более трупов еще нет. Но я Илляшевской устрою, если не сорвется, грандиозное шоу. После него мадам точно сядет. Когда увидишь полицию, и меня в том числе, давай самую примитивную реакцию: дурак дураком. Молодой, мол, еще, испугался. А до того веди себя как ни в чем не бывало. Только из «Беркута», по возможности, не пали. Все, Ряузов. Работаем.
Часть пятая
С вечера повалил снег. Сильно замело шоссе и железнодорожные пути. Автобус до «Липовой аллеи» от станции еле добрался, два раза буксовал. Словом, февраль классически начинался бураном.
Одетый, как обычно, в китайский пуховик и джинсы, — на голове черная вязаная «бандитка», — Дмитрий Ряузов показался для порядка администратору Ольге Куличкиной, той самой шатеночке с детским личиком.
Кроме Дмитрия на ночь сегодня оставался еще один страж, немолодой, немногословный Михаил. Человек вечно сонный с виду, не способный, кажется, ни по какому поводу испытать малейшее волнение. Дмитрий играл с ним в дежурке в шашки, но водку пить отказался. Михаил удивленно подвигал толстыми рыжеватыми бровями, покосился на стол с бутылкой «Адмирала», солеными огурцами, хлебом и колбасой.
— Ну, как хочешь, Митяй, — ласково сказал Михаил. — А я выпью и закушу. Вообще в холодильнике еще красная рыба, сыр… между прочим, голландский.
Он спокойно выпил полбутылки, основательно поел. Сунул в волосатые уши провода плеера и задремал.
Дмитрий решил выйти на воздух, походить вокруг филиала. Хотелось поразмыслить над тем, что будет происходить завтра и чем все это кончится.
Из света ночного фонаря и густых теней на заснеженном дворе возник кургузый силуэт Мелентьевны, престарелой сподвижницы Илляшевской. Мелентьевна поманила охранника указательным пальцем и направилась к главному входу. Войдя в вестибюль, убедилась в его послушании, затем сказала:
— Ну, милок, нахлынуло тебе счастье.
— Нахлынуло? Счастье? — удивился Ряузов. — Чего темните, бабуля? Объясните толком.
— Сам поймешь. Хозяйка велела тебе зайти. Да не в кабинет, а на второй этаж. Последняя дверь. Дотумкал, внучок?
— Ага, бабуся, — ответил он и поднялся по лестнице.
На втором этаже все двери, кроме одной, прикрытой портьерами, были наглухо закрыты. Из-под портьер пробивался еле заметно голубоватый подтек света. Дмитрий из вежливости снял шапку и стукнул в дверь.
— Заходи, — пригласил его звучный голос Илляшевской.
Откинув портьеру, он вошел. Увидел директрису, сидевшую спиной к нему перед трехстворчатым зеркалом и туалетным столиком, уставленным косметическими флаконами. Ковры на полу и стенах впечатляли. Кроме ковров висели изображения нагих японок с веерами. Слева под балдахином раскинулась, отблескивая парчой покрывала, обширнейшая кровать. Выключенная люстра посвечивала гранями хрустальных подвесок, а над кроватью бирюзовыми огнями струило голубоватый свет пятигнездное бра. Нормальная лампочка горела только у трехзеркалки. Поодаль стояла бутылка шампанского и кремовые розы кондитерских яств.
От директрисы веяло сладким запахом духов. Дмитрию внезапно показалось, будто он попал в шкаф с ее нарядами.
Илляшевская была в пунцовом шелковом кимоно. Она встретила вошедшего охранника пристальным взглядом из трех зеркал.
— Марина Петровна, вы меня…
— Тебе нравится у меня в спальне? — перебила она, вставая.
— Да, конечно. — Дмитрий скосил левый глаз на кровать, вполне напоминавшую какой-нибудь языческий алтарь.
Илляшевская торжественно выступила на середину спальни. Отстегнула пряжку у пояса, шевельнула плечами, и пунцовый шелк, тихо шелестя, скользнул на пол. Перед юношей предстало беломраморное тело с гордо поднятой головой и розовыми сосками. На шее женщины были бусы из широких лопастей янтаря, вокруг талии золотая цепочка с бриллиантовой висюлькой, указывающей от пупка вниз.
Над Дмитрием будто завихрился эфирный смерч. Он попятился, расширенными ноздрями втягивая одуряющий запах женщины. И какой женщины…
— Так что, дружок, остаешься у меня ночевать? — спросила Марина Петровна.
…Утром она появилась во дворе одетая в спортивные брюки, пальто и кепку с наушниками. Дмитрию показалось, что на ее лице как бы меняются легкие гримасы осчастливленной женщины и немного униженной владычицы. По временам она словно задумывалась на несколько секунд и рассеянно усмехалась.
Вышедший из-за угла Ряузов приблизился.
— Ты поел, Дима? Кофе пил? — с небывалой мягкостью в голосе заботливо спросила директриса.
— Все нормально, Марина Петровна. — Вид Дмитрия говорил об уверенности в себе, даже несколько большей, чем всегда. Илляшевская, прищурившись, посмотрела на него и опять чему-то усмехнулась.
— Тогда поехали. Нам надо кое-что привезти, — сказала она.
Сели в «Москвич», довольно замызганный и местами заржавленный. На ходу старое авто неожиданно проявило себя с хорошей стороны. Очевидно, внутренние детали были отлажены и своевременно заменялись.
Исполняя как шофер указания Илляшевской, Дмитрий изредка посматривал на нее, ожидая в игривом слове или встречном взгляде найти отражение вчерашних событий, в которых триумф обоюдной страсти повторялся до восьми раз. Однако Марина Петровна лишь деловито следила за дорогой, контролируя маршрут. Взгляд ее не мерцал томно или таинственно, а холодно подтверждал сложный, творческий в своем роде, мыслительный процесс предпринимателя, не собирающегося изменять что-либо в своей деятельности, что и было, кажется, смыслом жизни этой незаурядной женщины.
Она вела себя так, будто рядом находился только наемный охранник (одновременно водитель), а она была исключительно его строгой хозяйкой. Деловое спокойствие Марины Петровны означало, наверное, что она совершенно забыла о прошедшей ночи. Это было обидно. Исподволь Дмитрий ожидал другого и сейчас гасил в себе невольное сожаление.
