– Мэй – моя телохранительница. Мы собираемся на территорию ниппонцев. А она меня реально сопровождает повсюду.
Мэй расслышала намек и пригвоздила его к полу ледяным взглядом:
– Это, положим, некоторое преувеличение…
– Джастин постоянно преувеличивает в разговорах с женщинами, – кивнул Лусиан.
И развернулся к Джастину:
– Так что за одолжение?
Джастин обожал ставить приятеля на место, но время шло, и пора было приступать к действительно серьезному делу.
– СК в последнее время набирает очень много сотрудников. Причем все – за последние полгода.
– Наверное, им правительство денег подкинуло, – отозвался Лусиан. – Волнуешься, что тебя выгонят? Найдут кого-то получше и подешевле?
– Нет, я просто хочу знать, зачем они увеличивают штат. Мы же все держим под контролем годами. Новые культы не появляются, мы еще и старые закрываем. И по идее, число служителей должно сокращаться.
Лусиан решил поддержать разговор в той же непринужденной манере:
– Слушай, у своих тогда поспрашивай. В СК кто-то должен быть в курсе.
– Я уверен, что они в курсе. Просто они мне не говорят ничего.
Точнее, они отделывались ничего не значащими словами вроде «лишние деньги» и «дополнительные вакансии». И никакой конкретики. Корнелия прогнала его с глаз долой, а у него не водилось личных знакомств среди начальства выше нее, и доставать вопросами ему было попросту некого.
– Кто-то из Внутренней безопасности – или даже сенатор, у которого там друзья работают, – может что-то сказать многообещающему молодому сенатору, который баллотируется в консулы. И тем снискать его благорасположение на будущее.
– Понятно, – усмехнулся Лусиан. – Но странный вопрос, если честно.
И тут Джастина осенило:
– Странный? Но почему? Тебе же лоббисты и прочие активисты, борющиеся за свободу совести, подарки шлют! Так что вопросы касательно департамента служителей будут выглядеть более чем естественно!
– Я смотрю, у тебя все продумано.
Что-то в голосе Лусиана подсказало Джастину, что это совсем не комплимент.
– Теперь срази меня другим доводом: с чего я вообще должен об этом спрашивать? Мне-то это зачем?
– Потому что мы – старые друзья. А может, потому что тебе еще пригодится профессиональный служитель, если лоббисты решат тебе устроить веселую жизнь. Да просто помоги мне! Как в старые добрые времена!
– Старые добрые? Это ты про мою девушку на столе?
– Бывшую твою девушку, – поправил его Джастин.
– Ну ладно. Пусть будет как в старые добрые времена.
И Лусиан обернулся к Мэй, которая наблюдала за диалогом, не веря глазам своим.
– Что ж, я бы тоже хотел попросить об одолжении. У меня через пару недель намечена вечеринка – средства на кампанию собираем. Вы не могли бы пойти вместе со мной? Если вам не трудно и вы способны пережить разлуку с Джастином, естественно.
Определенно сегодня Джастин многое узнал в первый раз. Сначала он увидел, как Мэй светло и радостно улыбается. А теперь – как она нервничает. Однако она очень быстро взяла себя в руки. И одарила Лусиана вежливой и снисходительной улыбкой. Вот что значит кастовое воспитание. Девиц вывозили в свет только после предварительных курсов «Как намотать мужчину на вилку и съесть».
– Я, право, польщена, – наконец сказала она. – Однако, боюсь, я уже ангажирована.
Лусиан и бровью не повел:
– А вы все-таки подумайте, вдруг что-нибудь отменится. Знайте – я полностью в вашем распоряжении. Лучшей спутницы мне все равно не найти. Остальным женщинам с вами не сравниться.
«Так, немедленно что-то сделай! Они не должны встретиться!» – рявкнул Магнус.
– Мэй у нас любит ходить на вечеринки! – радостно подхватил Джастин.
И, прищурившись, сообщил Лусиану:
– Она ведь патрицианка. Из нордлингов. Но я уверен, ты уже и сам заметил.
Судя по выражению глаз, Лусиан прекрасно понял то, о чем Джастин не заговорил прямо. Сейчас молодой сенатор – на гребне волны, и в последние годы классовые противоречия ослабли, но любой намек на отношения с патрицианкой будет для Лусиана равносилен политическому самоубийству. За Лусиана голосуют коллеги-сенаторы, а их выборщики из числа патрициев не преминут устроить дикий скандал: как же, какой-то плебей посмел прикоснуться к патрицианке и осквернить ее чистоту! Особенно если узнают, какой у Мэй индекс сопротивляемости.
Лусиан повел себя благородно – не стал отнекиваться и забирать назад предложение. Просто стал менее настойчив:
– Позвоните мне, если надумаете.
Мэй ничего не ответила – более того, она молчала до тех пор, пока они не сели в машину и не поехали в аэропорт, подальше от любвеобильных сенаторов и разудалых преторианцев. В машине она поинтересовалась:
– Что это было?
– Я пытался воспользоваться связями среди политической элиты, чтобы получить ответы на вопросы, на которые отказывается отвечать мое прямое начальство.
Мэй свирепо покосилась на него:
– Ты прекрасно знаешь, о чем я. Какая наглость! Это было за гранью добра и зла!
– Я прекрасно тебя понимаю, – сурово согласился Джастин. – Лусиана иногда приходится ставить на место.
– Да не Лусиана! А тебя! Это что такое было? «Она сопровождает меня повсюду!» Что за намеки?
– Но ведь это правда! А самое гнусное – он пытался торговаться! Он мне – услугу, а я ему – свидание с тобой! Я твою честь, между прочим, защищал. А он обращался с тобой как с объектом своих сексуальных фантазий!
– Он просто хотел со мной встретиться.
Тут лицо Мэй приобрело весьма задумчивое выражение.
– А он симпатичный…
– Что? Ты же не всерьез? К тому же ты не забыла? Ты не унижаешься до свиданий с какими-то плебеями! Или для известных политиков и телезвезд ты делаешь исключения?
И тут он представил Мэй в объятиях Лусиана, раскрасневшуюся, счастливую – и ему стало физически плохо. Он раз за разом повторял себе: эта женщина – не для тебя. Ты ее не получишь. Но – вот в чем штука-то! – ему не нужен был никто другой. Только она.
А она сидела и смотрела в окно. И ответила, только когда машина подъехала к центральному входу в аэропорт:
– Это мое дело. Не твое.
– Но ты же не поверила ему! У него же профессия такая – людям лапшу на уши вешать, чтобы их обмануть!
Мэй развернулась и посмотрела ему прямо в глаза.
– А какая разница? С тобой, я имею в виду. К тому же, когда он говорит, что занимает пост в правительстве, он, по крайней мере, говорит правду.
