— В него попала стрела, смазанная смертельным ядом, обезвредить который невозможно. Он уже мертв, и ты знаешь об этом не хуже меня!
Горлуа, недоверчиво хмыкнув, покачал головой, а затем резко поднялся и поискал глазами простынь, которую служанки, работающие в бане, повесили неподалеку на бельевой веревке. Он увидел, что простыня эта находится в руках еще одного гостя, который был таким же малозаметным и вел себя так же тихо, как и Гаэль. Однако в отличие от Гаэля этот персонаж вступил в освещенную зону и с иронической улыбкой смерил взглядом голого барона. Это была женщина с каштановыми волосами, заплетенными в косички. Красивая, смотрящая вызывающе, затянутая в кожаный корсет, который, казалось, использовался ею лишь для того, чтобы подчеркнуть очертания ее довольно объемной груди. Мало кто из мужчин и мало кто из женщин смог бы воздержаться от того, чтобы не остановить свой взгляд на этой груди — пусть даже всего лишь на пару мгновений. А пары мгновений Этайне вполне хватило бы для того, чтобы утащить у этого человека кошелек или перерезать ему горло.
— На тебе, я вижу, еще остался след от моей стрелы, — сказала она, протягивая простыню.
Горлуа с мрачным видом схватил простыню и обернул ею туловище. Каким образом эти двое умудрились войти так, что он не услышал скрипа двери или досок пола? Относительно Гаэля, впрочем удивляться не стоит: «серые эльфы» живут на болотах, и в такой местности им, несомненно, приходится учиться двигаться абсолютно бесшумно. А вот Этайна — не эльфийка, а женщина, но она, тем не менее, смогла бы запросто перерезать Горлуа горло еще до того, как он ее бы заметил. Тут ему было от чего злиться. Барон невольно провел ладонью по своему боку — там, где в него во время нападения из засады вонзилась стрела Этайны. Рана все еще болела. Когда-нибудь он Этайне за нее отомстит…
— Вы получили свое золото, — снова заговорил Горлуа, поворачиваясь к Гаэлю. — Я заплачу еще больше, если вы принесете голову Морврина или представите иные доказательства того, что он мертв.
— Но разве ты еще не получил то, что хотел? Эльфам Элианда — как и людям Логра — неизвестно, что же именно произошло с Морврином. Эльфы думают, что его убили твои солдаты, а люди — что это он сам организовал засаду, а потом удрал в лес. Поэтому союз между эльфами и людьми теперь становится невозможным…
— Это не просьба, Гаэль, это приказ. От этого зависит дальнейшее существование Гильдии.
«Серый эльф» ничего не сказал в ответ. Он ограничился лишь тем, что отступил назад, к перегородке, тем самым полностью исчезая в темноте. Барон перевел взгляд на Этайну, посмотрел ей прямо в глаза, а затем покачал головой и стал собирать свои вещи с нарочитой неторопливостью.
— Мы друг друга поняли… — сказал он. — Я отправляюсь в свои земли в Тинтагеле. Когда справитесь с этим заданием, сообщите мне туда об этом.
Этайна проводила Горлуа взглядом, когда он выходил из помещения, а затем села на край ванны и опустила ладонь в еще горячую воду.
— Тебе следовало позволить мне его убить, когда у нас имелась такая возможность, — вздохнула она. — Ну, и что мы теперь будем делать?
— Делай, что хочешь. А с меня довольно… Я ухожу.
Поскольку Этайна ничего в ответ не сказала, Гаэль поднял на нее взгляд, а затем пожал плечами.
— Я ухожу на болота, — прошептал он. — Ухожу один. Болота — это место не для тебя. Ты там не выдержишь.
— Я от тебя ничего никогда не требовала!
— Я знаю… Позднее, если ты все-таки захочешь пойти со мной и если ты все еще будешь находиться здесь, я за тобой приду. Но если я останусь, я прекрасно понимаю, что это в конце концов пройдет. После того, как золото Горлуа начнет иссякать, мы сделаем то, что он от нас потребовал… А я не хочу этого делать. Даже за все золото мира лично я не стану убивать короля эльфов.
2
В Черных Горах
Куда бы Ллиана ни обращала свой взор, повсюду он упирался в одни лишь горы. Впрочем, видно было и не очень-то далеко, поскольку туман постоянно укутывал Гхазар-Рюн — город, вырытый в склоне одной из гор, которые карлики называли «Тлагалиггин», то есть «Черные Горы». Трудно было бы найти более подходящее название для каменных исполинов черновато-серого цвета. На этих горах имелись зубчатые — как зубья пилы — хребты, темные ложбины, ощетинившиеся елями, и гладкие склоны, лишь кое-где покрытые пучками низкорослой сероватой травы. До ближайшего леса было отсюда довольно далеко, и местность здесь представляла собой в основном скопление различных минеральных образований, обдуваемых со всех сторон ветрами. Никакие живые существа на глаза не попадались, если не считать парившего высоко в небе орла. Ллиана то и дело поглядывала на эту гордую птицу с того самого момента, когда она прошла через ворота подземного города, отправляясь на ежедневную прогулку. Посмотрев с вершины горы вниз, она почувствовала головокружение и уселась на грунт чуть поодаль от своего обычного сопровождения. «Это для вашей безопасности», — сказал ей мажордом дворца, серый и морщинистый, как старый камень, карлик. У карликов, должно быть, такое сходство считалось чем-то завидным. Наверное, именно «ради безопасности» Ллиане и ее спутникам не разрешали выходить всем вместе из предоставленного им жилища, расположенного в самой глубине города. Хотя к ней и относились с уважением, которое следует проявлять к тому, в чьих жилах течет королевская кровь, ей все никак не удавалось встретиться с королем Троином.
Ллиану в первые дни ее пребывания здесь это возмущало. В Элиандском лесу королева Арианвен — ее мать — встречалась с теми, кто выражал желание увидеться с ней, не позднее чем через час или — в крайнем случае — в тот же день. Чего, интересно, опасались карлики? Что она набросится на Троина и перережет ему горло? Прошло вот уже несколько недель с того момента, как ее привели сюда, и охватившее ее поначалу возмущение успело смениться сначала беспокойством, а затем — замешательством, раздражавшим ее все сильнее и сильнее. Ей даже как-то раз подумалось, что ее пребывание хотя и в роскошном жилище, но под тщательным наблюдением было не более чем своеобразной формой пребывания в плену. Войны между эльфами и карликами уже ушли в далекое прошлое, однако не так уже редко случалось так, что представители и одного, и второго народа расплачивались своей жизнью за то, что заходили уж слишком далеко вглубь чужой территории. Кроме того, обстоятельства, при которых она угодила в руки к карликам — возможно, поджидавшим ее в засаде — были достаточно странными и необычными для того, чтобы подобные меры безопасности не показались подозрительными. Первое время они, возможно, и были оправданными, но это «первое время» уже давно прошло. Впрочем, Ллиана не считалась здесь пленницей. В этом она была уверена. Однако у нее не имелось никаких сомнений и относительно того, что, если бы она добровольно убралась восвояси, то это вызвало бы большую радость у мажордома, камергеров и множества других придворных, которым ее пребывание доставляло немалые неудобства. Ее нельзя было выпроводить отсюда, не нарушив при этом элементарных правил гостеприимства. С другой стороны — как она в конце концов поняла — король не мог удостоить ее аудиенции, поскольку она считалась привилегией лишь очень знатных карликов, колдунов, министров и послов, которые прибывали на основании предварительной договоренности. Ллиана же, можно сказать, свалилась на местных сановников, как снег на голову.
