Гамлин снова улыбнулся Ллиане, а затем повернулся к Дорану и Тиллю.
— Сделайте так, как она сказала, — прошептал он. — Соберите здесь всех, кого уже вот-вот оставят силы, и прикройте нас.
Доран и Тилль даже и не тронулись с места, но затем, увидев, как Ллиана кивнула, пошли собирать раненых. Менестрель сделал вид, что он этот кивок Ллианы не заметил.
— Магия рун — могущественная, — снова заговорил он, — но существуют ведь и другие виды магии, которыми друиды, к сожалению, зачастую пренебрегают! Анод…
— Анод?
— Успокоение души. Песнь, которая родилась из Даурблады, священной арфы Дагды, и которую Луг играл на собрании богов. Она звучала бы красивее, если бы у меня была сейчас при себе моя арфа, но ее во время битвы сломали.
Гамлин опустил глаза, с его уст исчезла улыбка, и он прикрыл свое лицо ладонью в знак того, что ему стыдно. Для барда не может быть большего позора, чем утратить свою арфу. Большинство арф передавались от отца к сыну из поколения в поколение, и такие арфы хранили в себе воспоминания обо всех песнях, которые когда-либо пели, играя на них. Ллиана взяла барда за руку и заставила посмотреть ей прямо в глаза.
— Мне бы хотелось, чтобы ты научил меня петь эту песнь, — сказала она.
Менестрель из Карантора покачал головой, а затем стал ждать, оставаясь рядом с Ллианой, когда соберут раненых. Те эльфы, которые пострадали в битве меньше всего, остались стоять на ногах и образовали вокруг своих менее удачливых товарищей своего рода стену, защищающую от посторонних взглядов. Данная предосторожность была вообще-то излишней, потому в тюрьме было так темно, что никто посторонний и так ничего бы не увидел. Люди не обладали способностью видеть в темноте. Кроме того, они и не осмелились бы подойти поближе, чтобы выяснить, что здесь сейчас происходит: большинство из них боялись эльфов и их магии не меньше, чем жестокости орков.
Гамлин, продолжая сидеть, закрыл глаза и запел таким мрачным и таким тихим голосом, что поначалу его почти не было слышно. Издаваемые им звуки были похожи на вибрацию земли и представляли собой медленную, странную, непредсказуемую, почти атональную мелодию. Каждый ее звук был неожиданным, но при этом прекрасно вписывался в материю из звуков, которую медленно «ткал» бард. Он пел на древнем языке — языке богов, — и произносимые им слова предназначались не столько для ушей, сколько для сердца.
«Анод декоре хаелетх
Сар колиан
Феотхан
Феотхан
Брест фрофур
Хаель хлистан».
Гамлин повторял эту песнь много-много раз, постепенно повысив свой голос так, что его стало уже хорошо слышно, а затем — также постепенно — понизив его до трудно различимого шепота. Ллиана еще долго видела, как шевелятся его губы, даже когда она уже ничего больше не слышала. Все раненые заснули. Она и сама почувствовала, что ее уже не так сильно мучают голод, жажда и усталость после долгого перехода. Мерзкий запах, исходивший от здания и ямы, больше не тревожил ее. Да и страх, который терзал ее душу, куда-то улетучился.
В конце концов она, конечно же, тоже заснула. Однако несколько часов спустя раздались громкие голоса и резкий скрежет железа, которые безжалостно вырвали ее из сна, в который она погрузилась. Не успев еще даже толком проснуться, пленники услышали щелканье кнутов и крики тех, кого настигли удары. Началась всеобщая суматоха. Стражники, держащие в руках факелы, принялись грубо выгонять пленников из тюрьмы. Эльфы не успели поднять с земли своих раненых и защитить их от сыпавшихся на них ударов. Пока эльфов выталкивали наружу, Ллиана успела быстренько осмотреть кузницу.
Она произвела на эльфийку угнетающее впечатление, потому что там повсюду пылал огонь. Языки пламени, снопы искр, расплавленная магма, текущая в сделанные в земле формы, едкий черный дым, раскаленный добела металл, опускаемый в чаны с водой. Шум, духота, суета. Вопреки имевшимся у Ллианы ранее представлениям, в мастерских работали не орки, а люди и карлики, причем их здесь было довольно много. А еще она, как ей показалось, увидела среди работающих и гномов. Эльфов же — ни одного.
Когда она вышла из здания, свет раннего утра — пусть даже он и был очень тусклым, — заставил ее зажмуриться. Как только она к нему привыкла, она стала свидетелем зрелища, от которого у нее похолодела кровь в жилах. Пленников быстренько выстроили в три шеренги вдоль стены здания. Прямо перед ними стояла в ожидании с оружием в руках сотня тех, кто поначалу показался ей гоблинами. Орки исчезли, как будто их самих пугал один лишь только вид элитных воинов Того-кого-нельзя-называть. Однако самым ужасным и невообразимым было то, что, как чуть позже заметила Ллиана, в рядах этой сотни имелись эльфы и люди.
Ллиана подумала, что ей это всего лишь показалось, и она закрыла ладонями лицо. Когда же она снова открыла его и посмотрела на своих товарищей, по ошеломленному выражению их лиц она поняла, что не ошиблась. Выражение лиц эльфов, стоящих рядом с гоблинами, было либо абсолютно равнодушным, либо — лишь у некоторых из них — презрительным. Большинство из них держало в руках большие эльфийские луки, однако все остальное их вооружение и экипировка — темные блестящие доспехи, металлические и кожаные кольчуги, кинжалы с искривленным клинком — было явно изготовлено в Черных Землях. Люди же вообще отличались от гоблинов только меньшим ростом и своими бородами. Все они смотрели на пленных эльфов таким презрительным взглядом, как будто эти жалкие пленники, построенные перед ними вдоль здания, не стоили даже и того, чтобы их просто убить.
Пленников, как уже очень часто случалось (по крайней мере, Ллиана, попав сюда, наблюдала такое далеко не один раз), довольно долго продержали выстроенными в три шеренги, не говоря им ни слова, не отдавая никаких команд, почти не обращая на них внимания. Монстры не разговаривали даже друг с другом. Их примитивный язык, основам которого Ллиану когда-то пытался научить Гвидион, ограничивался лишь сотней слов — а может, и того меньше. Те из них, которые не владели общим языком, использовали широкую гамму междометий, а также жесты, мимику и рычание, которых им вполне хватало для общения. Кроме того, молчание, долгое ожидание, неподвижность — все это было частью старинной проверенной тактики. Они благодаря всему этому заставляли противника томиться от неизвестности, нервничать, поддаваться страху. Подобная тактика использовалась ими даже тогда, когда никакой нужды в ней не было — как, например, в данном случае…
И тут вдруг раздавшееся зычное звучание трубы заставило всех пленных эльфов вздрогнуть. Некоторые из них даже инстинктивно встали в защитную стойку — как будто им показалось, что гоблины вот-вот набросятся на них. Монстры же даже и не пошевелились. Несколько мгновений спустя пленники услышали шум приближающегося отряда и затем увидели, как из ямы появляется медленно шагающая толпа каких-то существ. Их было несколько сотен. Группки крикливых орков, вооруженных кнутами и пиками, подталкивали их к проходу, образованному выстроившимися друг напротив друга воинами и пленниками. Ллиана и ее товарищи смотрели на лица тех, кто шагал в этой толпе, с растерянностью, к которой примешивались страх и горечь. В этой толпе, похоже, имелись представители всех народов и рас, населяющих землю, причем обоих полов и всех возрастов: здесь были и карлики, живущие на холмах, и люди, и «зеленые эльфы», и гномы, и какие-то другие живые существа, которых Ллиана никогда раньше не видела и о которых ничего никогда не слышала. Все они были ужасно худыми, смотрели куда-то в пустоту, а их руки обессиленно висели вдоль туловища. Независимо от роста и телосложения, все они были облачены в абсолютно одинаковую широкую одежду без рукавов, оставляющую их руки и ноги ниже колен обнаженными. А еще они все были покрыты желтой пылью, которую Ллиана видела внутри здания. Ни один из всей этой толпы не обратил ни малейшего внимания на пленников, стоящих вдоль здания.
