Ллиана, словно бы очнувшись, заметила, что вереница проигравших в поединках идет теперь по выложенной каменными плитами аллее между двумя рядами колонн, которые были такими высокими, что казалось, будто они поддерживают само небо. Бесновавшаяся толпа притихла. Грохот барабанов доносился уже откуда-то издалека. Народ Черных Земель теперь шагал за пленниками молча, держась в ста шагах позади них. Толпа стала похожа то ли на движущуюся стену, то ли на очень медленно набегающую на берег волну.
Между колоннами застыли воины устрашающего роста. Они были облачены в блестящие доспехи и сохраняли абсолютную неподвижность, благодаря чему становились похожими на статуи. Это были не гоблины, а представители какой-то более древней и более уродливой расы. Может, даже воины племени Фир Болг, о которых говорилось в легендах… Под их каменными взглядами орки, сопровождающие пленников, стали пригибаться к земле и скулить, как собаки, едва осмеливаясь продвигаться вперед. Затем колоннада, выложенная плитами аллея, и высоченные воины сменились каменной лестницей, зажатой между зданий без окон. Эта лестница, суживаясь, вела к двери, которая была очень высокой, но при этом такой узкой, что пройти через нее одновременно можно было не более чем вдвоем. От одной стены к другой тянулись, словно веревки для сушки белья, длинные веревки, которые казались весьма неуместными на фоне этой монументальной и суровой архитектуры и на которых висели клубки шерсти, с которых капало что-то такое, что Ллиана поначалу — к своему ужасу — приняла за кровь. Однако это было всего лишь красное масло — густое, вязкое. Оно капало с клубков на ступеньки и медленно стекало по ним. Эльфийка, как и ее товарищи по несчастью, поначалу попыталась не задевать эти клубки, однако орки, которые были такого маленького роста, что их головы находились ниже этих клубков, стали пихать пленников своими пиками, заставляя идти посередине лестницы — так, чтобы их голые тела касались клубков и вымазывались в этом ужасном масле.
Когда колонна побежденных в поединках пошла по лестнице и самые первые из них уже подошли к узкой двери, какие-то другие стражники стали хватать их одного за другим прямо на лестнице и надевать им на шею что-то вроде кожаного поводка, который душил их и заставлял нагнуться. Раздались пронзительные трели флейт и хор хриплых голосов. За дверью пленники оказывались в каком-то храме, который, казалось, был посвящен крови. Все в нем было красным — начиная с одежд служителей культа, стен и штандартов, висящих неподвижно на шестах, которые были установлены группами по двенадцать штук, и заканчивая полом обширного квадратного двора, на котором они сейчас стояли. И даже масло, которое текло по их телам, было красноватого цвета.
Через открытую дверь Ллиана также увидела в глубине две лестницы, расположенные справа и слева от длинного каменного блока, под которым имелась сквозная, уходящая вниз ниша. В этой нише находился огромный котел. На площадке вокруг каменного блока — в дальней ее части — стояла разношерстная толпа. Она занимала почти все пространство между двумя сосудами из темного металла, в каждый из которых мог бы поместиться целый бык и в которых потрескивали раскаленные угли. Какое-то отвратительное существо — голое по пояс и покрытое слизью и пупырышками, как жаба, — надело Ллиане на шею ошейник и так резко дернуло за поводок, что Ллиана невольно упала на колени. Пытаться подняться она не стала: она не смогла побороть в себе жуткий страх, от которого холодела кровь в жилах. «Если Прародительницы позволят наступить новому дню…»
Замолчавшая толпа воинов, которая, казалось, то ли пресытилась своей ненавистью, то ли почему-то впала в состояние отупения, заходила на площадку одновременно и с уважительным, и с настороженным видом и стала заполнять его так, как заполняет пространство вокруг себя растекающаяся во все стороны лужа. Одного из пленников схватили два жреца. Они подтащили его к каменному блоку и положили на спину на каменном алтаре, установленном в дальнем конце этого блока. Ллиана догадалась, что сейчас всех до одного принесут в жертву. Это было своего рода церемонией, во время которой, однако, никто ни с кем не церемонился. Жрецы, лица которых были скрыты под капюшонами, действовали грубо и поспешно, как будто хотели управиться со своей задачей побыстрее и как будто малейшее промедление их очень сильно раздражало. Не обращая внимания на крики ужаса, издаваемые их первой жертвой, жрецы в красных одеждах навалились всем телом на руки и ноги несчастного. К ним тут же подошел третий жрец и, не произнося ни заклинаний, ни хотя бы одного слова, сделал глубокие надрезы на запястьях и бедрах жертвы, перерезал ей резким движением горло и затем вспорол ей живот так, чтобы из туловища вытекло побольше крови. После этого он сразу же вырвал сердце жертвы и показал его толпе, рев которой тут же заглушил предсмертные хрипы обреченного. Когда тело, бьющееся в конвульсиях, было брошено к подножию алтаря и кровь из него потекла по своего рода канавке в котел, жрец бросил сердце в толпу с презрительным видом — так, как бросают собаке кость. Зрители же стали вырывать друг у друга этот орган, чтобы его сожрать. В это время еще одна группа жрецов потащила к алтарю вторую жертву, издающую отчаянные крики.
Это не было похоже ни на религиозную церемонию, ни даже на казнь. Это был сбор крови: сделать надрезы на руках и ногах, перерезать горло и вспороть живот, собрать вытекающую кровь, бросить труп на пол, перейти к следующей жертве и делать так до тех пор, пока котел не наполнится кровью… Сбор крови, единственная цель которого заключалась в том, чтобы наполнить котел до краев независимо от того, сколько для этого потребуется убить людей и эльфов.
Крики зрителей заглушали вопли жертв. Кровь лилась рекой, забрызгивая каменные плиты вокруг котла. Трупы валялись на полу возле алтаря до тех пор, пока из них полностью не вытечет кровь — вся до последней капли. Только после этого орки, пригибаясь к земле, оттаскивали их в сторону и бросали на раскаленные угли в двух огромных металлических сосудах. Масло, которым были измазаны тела жертв, тут же вспыхивало, как смола, и горело затем, потрескивая, голубым пламенем. Мерзкий запах сжигаемой плоти опьянял толпу зрителей и еще больше приводил в ужас пленников, ожидающих своей очереди и не сводящих глаз с наполняющегося кровью котла. Несколько десятков пленников уже было убито, и еще несколько десятков предстояло убить до того, как котел наполнится до краев. Все обреченные, кто был еще жив, сейчас с лихорадочной надеждой смотрели на то, как течет кровь, пытаясь при этом определить, сколько еще из них будет убито и какие у них имеются шансы остаться в живых, если монстры перестанут резать их, как только котел наполнится.
Ллиана отстранилась от этого безумия, замкнувшись в себе при помощи магии Тюра, руны звезды.
«Битх такна сум, хеалдетх трива вел
Витх аетхелинргас а битх он фаерилде
Офер нихта генипу, наефре свикетх».
«Тюр — это особый знак.
Он поддерживает у правителей надежду, борясь всегда
Против мрака ночи. Он не подводит никогда».
В какой-то другой жизни, протекавшей за много веков и за много льё от этого ужасного кошмара, старый Гвидион объяснял им смысл «Дуйли федха» — элементов леса, выгравированных на табличках. Каждая руна обладала своей магией, позволяющей или защищаться, или нападать. В ту эпоху это не имело для нее большого смысла, поскольку она была далека от опасностей, существующих в окружающем ее мире. Тем не менее, ей нравилась таинственная музыка древнего языка и странная вера в то, что слова могут влиять на чью-то судьбу. По мере того, как шли годы — а время под кронами деревьев течет долго, — она научилась читать руны, петь их и даже танцевать их.
