Моему сыну Родиону
В день восемнадцатилетия.
Не ищи в жизни подвигов,
Они тебя сами найдут.
* * *
Ступенька стремительно приближалась к моей физиономии. Я
слабо охнула и выставила руки перед собой (это единственное, что я могла
сделать в данной ситуации), локти вывернулись в разные стороны, глаза сошлись у
переносицы, а нос коснулся ступеньки лестницы, но без особого для меня ущерба.
Я невнятно произнесла что-то в высшей степени неприличное и попробовала
приподняться, уцепившись рукой за перила.
Подъем я осуществляла поэтапно и для начала села, вцепившись
все в те же перила. Закрыв один глаз и прищурив другой, я смогла различить
стену напротив с надписью на ней «Оля дура», а чуть ниже «Витя козел» и с
тоской вздохнула: выходит, я еще в районе первого этажа. До квартиры оставалось
два пролета. В моем теперешнем состоянии путь практически непреодолимый, однако
ночевать на лестнице я тоже не могу. Надо собраться с силами и подняться.
Слабо постанывая и держась за перила, я поднялась, но тут же
поняла, что это была плохая идея. Мое туловище, независимо от меня, начало
вращаться, я выдала еще что-то неприличное и поспешно приземлилась на
четвереньки. Туловищу сразу стало легче, и голове тоже. Выбирать не
приходилось, и я начала подъем, медленно переставляя руки и ноги и
приговаривая:
— Ничего, глаза страшатся, руки делают… дойдем, должны
дойти… — Таким образом я достигла лестничной клетки и ненадолго прилегла. Мысли
начали путаться, клонило в сон, я сказала себе:
— Позади Москва, отступать некуда. — Так обычно
приговаривал папуля, открывая третью бутылку. Я подумала, что папуля прав:
пьянство — это вам не фунт изюма, пьянство — это судьба, если хотите — крест, и
его надо как-то нести, то есть доволочь хотя бы до своей квартиры.
Я вновь начала подъем, счастливо улыбаясь, потому что отсюда
уже была видна дверь моей квартиры. Но тут над головой что-то хлопнуло, а
буквально через секунду в нос мне уперлось что-то влажное и теплое. Я скосила
глаза и увидела перед собой лохматую морду, слабо охнула, кто-то жалобно
заскулил над самым моим ухом, и я сообразила, что передо мной соседский пес
Келли. Я очень смутилась, потому что где Келли, там и его хозяин, Сашка Осипов,
а являться его очам в том виде, в котором я пребывала в настоящий момент, мне
очень не хотелось.
Слезы навернулись на глаза, когда я услышала Сашкин голос:
— Василиса, ты чего здесь? Потеряла что-нибудь?
— Ага, — жалобно кивнула я и мысленно прошипела:
«Немедленно, слышишь, немедленно поднимись с четверенек…» Но не тут-то было, я
это поняла сразу, а Сашка чуть позднее. Он наклонился ко мне, присвистнул и
заявил:
— Ничего себе… Ты где ж так нализалась?
— Юбилей, — пробормотала я, — двадцать пять
лет…
— Тебе? — удивился он.
— Не-а, — отчаянно замотала я головой, потому что
считала себя значительно моложе. — Подруге…
— Вот оно что… Чего ж не проводил никто?
— Проводил, — с третьей попытки произнесла
я. — Он у подъезда лежит. Не наступи, когда будешь выходить.
— Понятно, — хихикнул Сашка и поднял меня, подхватив
под локти. Я благодарно прильнула к его плечу и ненадолго затихла. — Давай
потихоньку, подняла ножку, опустила… хорошо получается, — приговаривал
Сашка, направляясь со мной к двери квартиры. Теперь на моих глазах выступили
слезы благодарности. Сашка мне нравился уже семь месяцев, до этого я обращала
мало внимания на соседа, а тут как-то у него Келли заболел, и Сашка обратился
ко мне, потому что я ветеринар. Я заглядывала к ним по вечерам сделать Келли
укол, ну и с Сашкой чаю выпить, а потом он пригласил меня в ресторан, потому
что деньги за лечение пса я брать отказывалась: мы ведь соседи, и к Келли я
испытывала самые нежные чувства.
Вернувшись из ресторана, мы обнаружили возле Сашкиной двери
рыжую девицу с очень злющим лицом. И хоть потом Сашка говорил, что рыжая —
пройденный этап, к тому же не любит собак, но я не поверила и по вечерам к нему
больше не заглядывала. Когда же сосед наведывался ко мне, торопилась избавиться
от него под любым благовидным предлогом, потому что неоднократно видела, как рыжая
выходит из нашего подъезда. Я считала Сашку вруном и бабником, хотя он мне от
этого меньше нравиться не перестал, но я сама себе рекомендовала держаться от
него подальше. И держалась. И вдруг такая незадача: надо было нарваться на
него, когда я в таком состоянии. И добро бы я этим делом злоупотребляла, ни-ни,
я вообще пью редко и, как правило, только пиво, а сегодня я так отчаянно
напилась исключительно из-за галлюцинаций. Галлюцинации начались где-то в
середине вечера и потом уже не кончались, то есть не они не кончались, а мое
скверное самочувствие и беспокойство.
Но лучше я все расскажу по порядку, чтоб было понятно. В
общем, так. У моей подруги Людки Самохиной был день рождения. Само собой, она
решила его отметить, ну и назвала гостей с три короба, но не к себе в квартиру,
а в студию. Студия ее располагалась на первом этаже старинного дома в самом
центре города, здесь когда-то жила Людкина бабушка. Бабушка умерла, квартира
досталась моей подружке, она поломала все перегородки и устроила студию, потому
что считала себя художником. Говорю «считала», оттого что живописью ее подвиг
заняться мой папуля. Людка с самым серьезным видом по сию пору зовет его
«учителем» и дважды в месяц вместе с ним медитирует, уходя в астрал, и подолгу
оттуда не возвращается, чем очень меня тревожит. Один придурок вот так однажды
ушел, а назад не вернулся, где-то там заплутавшись. У папули были неприятности,
не то чтобы серьезные, но все равно были. Позднее, правда, выяснилось, что
дядька умер вовсе не от медитации, а от алкогольного отравления (попросту
говоря, водка была «паленой»), но меня медитация с тех пор начала беспокоить. Я
несколько раз намекала Людке, что она ей, по большому счету, ни к чему, раз
пишет Людка исключительно цветы в горшках. Ей стоит быть ближе к природе,
выезжать на пленэр и все такое, а не сидеть истуканом на коврике, закатив
глаза. Людка меня не слушала и продолжала сидеть истуканом.
Раз в неделю я сопровождала ее в художественный салон, куда
она сдавала свои полотна. Перед самым днем рождения мы заглядывали в салон раз
пять, Людка работала как лошадь, только успевай картины в рамы вставлять, а
раскупались они весьма неплохо. Во-первых, цветочки всегда выходили нарядными,
во-вторых, рамки были красивыми, а в-третьих, просила за них Людка копейки, а
широкой общественности нравятся незабудки на подоконнике. В общем, к моменту
торжества на руках у Людки оказалась приличная сумма, и она решила разгуляться.
