— Давай, — согласилась Груня, и я подробнейшим
образом все ей рассказала с того самого момента, как напилась до бесчувствия на
вечеринке.
Груня внимательно выслушала и сморщила курносый нос, который
в результате сделался похожим на пуговицу, веснушки россыпью стали еще
заметнее, а пухлые губы сложились трубочкой.
— Да, — сказала она после некоторой паузы. —
Тут надо хорошо подумать, с какого бока к моему дураку подъехать. С ним
по-простому нельзя, только в темноте, и наоборот.
Последняя фраза была мне не совсем понятна, но спорить я не
стала, а с надеждой спросила:
— Ты с ним поговоришь?
— С Витькой? — удивилась Груня и замотала
головой. — Я с ним принципиально не разговариваю.
— Вообще? — кашлянула я.
— Ну… сволочь, он всю мою живность извел. Садюга.
— Как извел? — испугалась я.
— Вот так… — На глазах Груни выступили слезы. —
Выбрал время, когда я ушла к зубному врачу, собрал всех и увез куда-то за
город. Вернулся один Пафнуша, ты же знаешь, какой он умный, а остальные… —
Груня закусила губу и уставилась в угол невидящим взглядом.
— Ну чего ты, — попробовала успокоить я подругу,
обнимая ее за плечи. — Может, живые они…
Она уткнулась мне носом в плечо и всхлипнула:
— Бродят где-то голодные… А зимой? Куда они зимой?
Убила бы эту сволочь. Двадцать семь душ загубил.
— Двадцать семь котов? — слегка опешила я.
— Нет, котов двенадцать было, Пафнутий тринадцатый,
оттого и выжил, наверное… Шесть собак, а остальные кошки. Две беременные, между
прочим, вот-вот окотились бы, а этот гад их…
Похлопывая плачущую Груню по спине, я робко огляделась, и
тут мне в голову вдруг пришла мысль, что неведомый Витька, как бы это
выразиться… ну, в общем, четвероногих друзей было, пожалуй, многовато.
Груня между тем немного успокоилась, высморкалась, провела
рукой по спине Пафнутия и сказала:
— Один он теперь у меня. С рук не спускаю. Боюсь, как
бы Витька и его не угробил.
— Значит, вы с мужем поссорились? — вздохнула я,
решив, что пришла зря.
— Поссорились, — презрительно фыркнула
Груня. — Да я эту сволочь… Ладно, пусть живет, вражина. Отольются ему мои
слезы… В общем, я с ним не разговариваю, жрать не готовлю и к телу не допускаю.
— А чего живешь тогда? — спросила я, потому что
для меня такая жизнь была бы крайне обременительной.
— Разведусь, — кивнула Груня, — только
попозже. Я у него деньги тырю. Он же пьет, считай, каждый день, с горя,
естественно, а по пьянке дурак дураком. То есть он и так дурак, а пьяный вовсе
ничего не помнит. Ну, я все карманы навыверт.
— И многб натырила? — спросила я.
— Тридцать тысяч.
— Рублей?
— Ты что, мой рубли в кармане не носит. Он же крутой…
садюга паршивый…
— Так может, это… хватит? — спросила я
неуверенно. — В смысле, тырить?
— Нет, не хватит, — покачала головой Груня. —
Я приют хочу открыть, для кошек и собак. Одиноких. На это деньги нужны. Вот
соберу тысяч пятьдесят, тогда можно начинать. Глядишь, найду спонсоров, дело-то
ведь нужное. Пойдешь ко мне врачом?
— Конечно, — кивнула я. — У меня тоже мысль
насчет приюта была…
— Вот и хорошо, — обрадовалась Груня. —
Большой персонал не понадобится, будем детей привлекать за животными ухаживать.
Дети добрые, помогут. Объявление в газеты дадим… Откормим живность, отмоем и
новых хозяев найдем… Но это мы с тобой после детально обмозгуем, а сейчас с
твоим делом решим. Значит, так. Просить моего дурака о чем-либо — пустая трата
времени. Придется идти в обход. Для начала вам надо познакомиться. Это просто.
Он скоро должен прийти, потому что уже два дня не был, а больше двух дней он не
пропадает.
— Ясно, — кивнула я, хоть никакой ясности для меня
тут не было, но Груне я доверяла и слушала ее, не перебивая.
— Ты, когда он придет, улыбнись ему зазывно, он это
любит, потому что дурак. Только лицо накрась. И одеться тебе надо
соответственно… Найдем чего-нибудь подходящее, чтоб он решил, что ты тоже дура,
свой своего не проглядит. Он непременно западет и тебя в постель потащит. Он
всех моих подруг перетрахал, из принципа, думает, я его ревновать начну, а мне
по барабану. Да после того, что он сделал… Короче, твоя задача улыбаться шире,
а там уж он сам расстарается. Домой к тебе явится или с работы встретит. И
потащит на квартиру, это в Салтыковке, тут рядом, квартира у него
конспиративная. Урод, а то я о ней не знаю… В общем, он тебя туда и повезет.
— Слушай, — забеспокоилась я, так как такие перспективы
меня совсем не радовали, — не хочу я с твоим Витькой трахаться.
— И не надо, — успокоила меня Груня. —
Главное, все по-умному разыграть. Едешь с ним в Салтыковку, то-се, тут и я
появляюсь. Залеплю своему придурку в ухо и удалюсь. Ну, конечно, тебя малость
за волосы потаскаю. Понарошку. После этого он почувствует себя виноватым, и вот
тогда ты расскажешь ему о своих проблемах, мол, для того ко мне и приходила,
чтобы их решить. Поняла?
— Поняла. — Я кивнула, но покоя Грунины слова в
мою душу не внесли.. — А нельзя как-нибудь попроще? — робко спросила
я.
— Нет, — вздохнула подруга. — Попроще можно с
кем угодно, тоько не с моим дураком. Попроси его о чем-нибудь по-человечески,
так он все наоборот сделает. Так что лучше время не тратить.
Делать наоборот мне вовсе не хотелось, и так перспектива не
радовала: а если мы допустим ошибку, и к моим недругам присоединится еще и
неведомый Витька… В конце концов пришлось согласиться с Груней, ведь она лучше
знает своего мужа и пути подхода к нему тоже.
— Пошли переодеваться, — позвала она, —
заодно все в деталях обсудим.
Переодевание проблем не вызвало. Груня, как и я, среднего
роста, и комплекция у нас примерно одинаковая. Мы почти целиком внедрились в
шкаф-купе, стоявший в спальне, и минут пятнадцать прикидывали, во что меня
одеть. В конце концов выбрали платье ядовито-зеленого цвета с огромным вырезом.
Я влезла в него, Груня застегнула «молнию», мы уставились в зеркало и сошлись в
мнении, что я в нем — форменная шлюха. Пододвинув ногой стул, Груня усадила
меня перед зеркалом и занялась моей прической. Через десять минут, израсходовав
флакон лака, подружка смогла соорудить на моей голове нечто выдающееся.
Названия этому не было, но общий вид впечатлял.
