— Столбняк, — взъелась бабка, — чтоб у тебя
столбняк был, пьянь ты подзаборная. — Тут она вновь переключилась на
меня. — Твой мужик или нет?
На этот вопрос я так просто ответить не могла. С одной
стороны, никого в плаще и шляпе я с ходу не могла вспомнить, с другой —
физиономия с выпученными глазами казалась знакомой, и я даже подумала, что
зовут парня Коля, о чем не преминула сообщить бабке. Но откуда Коля взялся на
моей кухне — я не представляла. Во мне даже крепла уверенность, что делать ему
здесь нечего, и я опять-таки прямо заявила об этом бабке. Тут я вспомнила о
Володе и обвела кухню ищущим взглядом.
— А больше здесь никого нет? — спросила на всякий
случай.
— Есть, — обрадовался Юрик.
— Где?
— Здесь… — Он широко улыбнулся, а бабка принялась
голосить:
— Вы долго мне нервы трепать будете? Ладно, этот
поганец, а ты что делаешь? — сурово спросила она, а я погрозила пальцем.
— Тихо. Я вспоминаю.
— Чего ты вспоминаешь?
— Откуда он взялся, разумеется.
— О, господи… — Варвара воздела руки к потолку и
коленом двинула Юрику по спине, тот охнул и попросил:
— Васька, вспоминай быстрее…
Однако к этому моменту путеводная нить, то есть мысль, была
мною полностью утрачена, и парень в шляпе не вызывал у меня ничего, кроме
недоумения.
— Ты мне скажешь или нет? Он с тобой пришел? — не
унималась бабка.
— Не знаю, — вздохнула я. — Я пришла с
Сашкой.
— С каким Сашкой? — насторожилась она.
— С соседом, естественно.
— А этот?
— Да чего вы ко мне пристали? Я хотела с Володей
прийти, а это Коля. С ним я не приходила. Он мне даром не нужен, я даже не
помню… — Тут в голову мне неожиданно пришла мысль, что и Володю я помню крайне
смутно, то есть, сиди он сейчас передо мной, и вот так, с налета, я и не скажу,
он это или нет. А может, я все путаю, и парень в шляпе никакой не Коля, а самый
что ни на есть Володя… — Пусть до утра сидит, — решила я. — Утро
вечера мудренее.
И тут наш гость совершенно неожиданно рухнул на пол, причем
с таким громким стуком, что мы разом вздрогнули.
— Я его только за плечо дернула, — испугалась
бабка, а мы кивнули, таращась на лежащего парня, ожидая, что последует за этим.
Но ничего не последовало. Любой другой на его месте непременно бы заорал или
хотя бы слабо пискнул, но парень в шляпе, тюкнувшись носом в пол, замер в этой
неудобной позе, не издав ни звука и не шевелясь. — Помер, — охнула
бабка, а Юрик, напряженно вглядываясь куда-то в угол, мрачно заявил:
— Конечно. Разве можно человека башкой со всего маха…
И тут Варвара нас просто потрясла, хотя я-то всегда считала,
что наша бабка на многое способна, однако вынуждена была признать, что такого
от нее и я не ожидала. Ухватив парня за ворот плаща, она поволокла его к
входной двери, причем развила такую скорость, что мы с Юриком при всем желании
догнать ее не могли. Варвара, достигнув двери, распахнула ее, выволокла
бесчувственное тело на лестничную клетку и захлопнула дверь, после чего
навесила на дверь цепочку, о существовании которой я успела забыть, так как
никогда ею не пользовались. Совершив этот подвиг, бабка повернулась к нам и
грозно сказала:
— Всем спать. Вот только трупов мне в квартире не
хватало.
— И правильно, — согласно кивнул Юрик и тут же
шмыгнул в свою комнату, должно быть опасаясь, что станет следующей жертвой, а я
побрела к себе, злясь, что меня не только разбудили, но и озадачили, теперь
лежи и думай: парень в шляпе труп или не труп, и кто он такой вообще. Коля,
Володя… Что он делал на кухне, а главное, когда подавился, то есть когда
лишился чувств, и какое я могу иметь ко всему этому отношение.
Однако я здорово переоценила свои силы. Думать мне в ту ночь
вовсе ни о чем не пришлось, не успела моя голова коснуться подушки, как я
мгновенно потеряла сознание. Когда я вновь обрела его, в комнате вовсю жарило
солнце. Не помогали даже плотные шторы на окнах, в настоящий момент задернутые
(не мною). С ними было даже хуже, духота в комнате стояла страшная, хотя окно и
было распахнуто настежь (тоже не мною), и в комнату долетал веселый визг
ребятни и грохот трамвая на соседней улице.
— Ох, как мне плохо, — простонала я,
переворачиваясь на спину, и в тот же миг увидела Варвару. Она стояла возле
кровати с литровой банкой в руках, наполненной какой-то мутной жидкостью.
— На, — сказала бабка, протягивая мне банку.
— Это что? — испугалась я.
— Рассол. Покойный Петр Алексеевич всегда им
похмелялся…
Покойный Петр Алексеевич был бабкиным мужем и являлся
выдающимся алкоголиком. О нем ходили легенды, например, как он однажды на спор
выпил ведро самогона или как свалился с пожарной каланчи, причем головой вниз,
и ничегошеньки себе не повредил. Смерть его тоже была героической: загорелся
винный склад, и Петр Алексеевич бросился его тушить, бутылки начали взрываться,
граждане покинули опасное место, а Петр Алексеевич остался. Когда пожарные
выволокли его, оказалось, что герой не дышит. Впоследствии выяснилось, что он
вовсе не задохнулся в дыму, как предполагали многие, а захлебнулся, отчаянно
пытаясь спасти государственное добро. Бабка о покойнике говорила с неохотой.
Думаю, не без его стараний Варвара стала столь нетерпимой к пьянству вообще и
отдельным представителям этого порока в частности. Характер ее закалился в
долгой позиционной войне, пока не приобрел вид железобетонной конструкции,
способной выдержать удар танковой армии.
Однако сейчас физиономия Варвары имела скорее смущенное
выражение. В открытых дверях маялся взлохмаченный Юрик. Видя, как я припала к
банке, он с тяжким вздохом заметил:
— Разве рассолом-то похмелишься…
— Исчезни, — рявкнула бабка, и он исчез, но очень
быстро появился вновь, теперь уже непосредственно в комнате.
— Пустое это дело, рассолом-то, — зашептал Юрик
тихо, но убежденно, стараясь держаться от бабки на расстоянии. Она метнула в
его сторону гневный взгляд, но, как-то вдруг сникнув, опустилась на мою постель
и позвала со слезой:
— Васька…
— У-у, — промычала я, допила рассол и вернула
Варваре банку, посидела немного, зажмурившись, и выдохнула:
— Хорошо…
