— Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего, —
пробормотала бабка. Вела она себя немного странно, то есть непривычно.
Чувствовалась в ней, как и в Юрике, какая-то маета. С чего мается Юрик, было
более-менее ясно, а вот с какой радости нашу бабку ломает? Может, она вчера
тоже… того? От этой мысли мне сделалось значительно легче, я уже не чувствовала
себя бесполезным членом общества, который пал столь низко, что умудрился
напиться до бесчувствия. Но все мои сомнения в отношении бабкиной трезвости
развеялись как дым, потому что она сказала:
— С ума сойдешь с вами, без вина сопьешься.
— Это в каком смысле? — подала я голос. Юрик вдруг
возник с другой стороны постели и деловито сообщил:
— Мужик-то — тю-тю, а мы даже не знаем, наш ли, нет ли,
и куда он делся. А ну как он того? Или вовсе…
Тут надо пояснить, что Юрик обычно изъяснялся многословно,
но при этом не всегда понятно. Мне и в нормальные-то дни нелегко было общаться
с ним, а с перепоя и вовсе не по силам. По этой причине я махнула рукой и
произнесла по слогам:
— Не мельтеши.
— Ни-ни, — замотал головой Юрик и тоже пристроился
на моей постели, но бабка гневно сверкнула глазами, и он сполз на пол.
— Васька, — кашлянув, начала бабка, глядя на меня
с томлением. — Я ведь ночью-то не поняла… Этот дурень заорал блажью:
«степь да степь…» — и ладно бы пел, а то в первом куплете все слова переврал. И
чего тогда горло драть, если слов не знаешь? Уж коль не знаешь, сиди молча, а
он опять… Ну, я и рассерчала. С вечера Машка Громова нервную систему подняла со
своей собакой, тявкает и тявкает, я таблетку выпила и только-только заснула, а
тут этот…
— Я его развеселить хотел, — кашлянул Юрик. —
Не пьет, молчит, как такое вытерпеть можно? Вот я и запел. Хотел как лучше…
— Ага, он хотел как лучше, а я в сердцах… может, чего
лишнее сказала, так ты того, не сердись…
— Ой, — простонала я, опустив голову на подушку и
пытаясь понять, что им от меня надо.
— Плохо тебе? — обрадовался Юрик, приподнимаясь с
пола. — Может, пивка? Или водочки? Я махом, одна нога здесь, другая там…
— Не надо водочки, — испугалась я.
— А пиво?
— И пиво не надо.
— Правильно, — кивнула Варвара. — В этом деле
рассол лучше всего. Ты полежи, полежи, сейчас полегчает…
— У меня выходной, — пробормотала я. — Можно
спать сколько душе угодно.
— Вот-вот, — кивнула Варвара. Выглядела она подозрительно
покладистой, и это насторожило меня, так что и спать расхотелось. —
Васька, ты не думай, не со зла я, и гнать его не хотела, ни в жизнь бы я не
стала его с кухни гнать, если б знала, что жених. Я ведь добра тебе желаю,
может, я когда чего лишнее крикну, так ведь дело житейское, но чтоб навредить…
Знать бы такое дело… Я б ни в жизнь. И пусть бы сидел хоть целые сутки..
— Как же, пусть, — проворчал Юрик с пола. —
Это ты сейчас «пусть», а чуть что, сразу орать и милицией грозиться…
— Слушайте, вы чего ко мне пристали? — не
выдержала я.
— Как же, — развел руками Юрик, — жених-то
твой, а кухня общая. А Варвара его, не разобравшись, с кухни, да еще за
шиворот. Я утром-то выглянул, его в подъезде нет. А куда ему деться, если он ни
рукой, ни ногой? А бабка вообще утверждает, что мертвый…
— Типун тебе на язык, — испугалась Варвара. —
Какой мертвый? Живой он был, живой, и одет прилично, а когда я его на
лестницу-то выдвинула, он даже крякнул, своими ушами слышала. Живой, — с
сомнением протянула Варвара, глядя куда-то выше моего плеча.
— Конечно, живой, — удивилась я. — Просто так
люди не умирают, а этот совсем молодой…
— Вот-вот, — кивнул Юрик. — Я и говорю
Варваре Васильевне, что мужик был вполне самостоятельный. Ну не пил, ну молчал,
однако живого от мертвого я отличу, и если он впоследствии стал мертвым, то уж
тут… Не иначе как Варвара Васильевна его неловко темечком или еще каким местом
зашибла…
— Я тебя сейчас неловко зашибу, — рявкнула бабка.
Но тут же сникла и со слезой в глазах попросила меня:
— Васька, мужик-то твой жив ли? Позвони, хоть знать
буду.
— Какой мужик? — в очередной раз потеряв интерес к
разговору, спросила я.
— Ну этот, вчерашний…
— Куда ж я звонить буду, если я этого мужика знать не
знаю?
— Как не знаешь? Ты сказала, что его зовут Коля.
— Я сказала? — Тут что-то ненадолго мелькнуло в
моем сознании, и я согласно кивнула:
— Ну, Коля… только я его не знаю. А как он на кухне
оказался? — Вопрос поверг обоих моих соседей в недоумение. Они
переглянулись и уставились на меня, а я, естественно, на них.
— Так он же с тобой пришел, — подал голос Юрик.
— Нет, я с Сашкой, соседом, пришла, — покачала я
головой. — В подъезде встретились, и он мне помог подняться. А этот уже
сидел… и бутылка на столе стояла… вроде бы… — Тут я нахмурилась, потому что и
утверждать, что в какой последовательности я видела, не могла.
— Как же так? — разволновался Юрик. — Если он
не с тобой, то с кем?
Мы с Варварой взглянули на него весьма выразительно, а он
начал беспокойно ерзать.
— Я-то думал — жених твой, ведь за твоим столом сидел…
и водка… выпьем, познакомимся…
— Вот ты его и того, — ядовито заметила
бабка, — а потом с больной головы на здоровую.
— Я «того»? — заорал Юрик. — Да как я его
«того», если я сам…
— Вы чего с утра блажите? — зевнула я. — Где
мужик?
— Какой?
— Вчерашний?
— Так нет нигде.
— Значит, ушел.
— Как ушел? А вдруг…
— Вот будет «вдруг», тогда и думать будем, —
проворчала я, поднялась с постели, тряся головой, и направилась к окну, с
намерением раздвинуть шторы. Меня слегка покачивало, но после банки рассола я
чувствовала себя намного лучше. Я выглянула на улицу и тут прямо под своими
окнами увидела «Жигули» белого цвета, довольно ветхие, но смутно знакомые.
Немного попялив на них глаза, я вспомнила, что вчера мой друг Володя доставил
меня на точно такой же задрипанной «копейке», и задумалась: а ну как я ночью не
одна вернулась, и парень на кухне был все-таки Володя, а не Коля.
