— Это который Сверчок? — миролюбиво
поинтересовался Михалыч, который в тот момент, не реагируя на Витькины вопли,
спокойно составлял в угол пустые бутылки. — Это не папин ли бывший ученик?
Тот, что сегодня шел от Земфиры с двумя дружками?
— Он, — кивнула я.
— Ага. Зачем он вам?
— Дед, не томи, — взмолился Витька, — если
есть что сказать, выкладывай.
— Ну, так… Анатолий Васильевич очень нехорошо о нем
отзывался. Не заслуживает человек никакого доверия. Папа прямо так и сказал:
«Глаз да глаз за ним нужен». А уж как я увидел, что он из папиного подъезда
выходит, крайне обеспокоился и присмотрел за ним. Все строго по инструкции:
глаз да глаз. Проводили до квартиры и народ приставили приглядывать до тех пор,
пока папа не даст дальнейших указаний.
— Ты знаешь, где он сейчас? — не поверил ему
Витька.
— Если Семен не прибежал с донесением, значит, в своей
квартире. То есть квартира-то бабы его.
— Где квартира, где?
— На Никола-Галеиской, дом возле самой церкви.
— Михалыч, с меня бутылка, — обрадовался Витька.
Ряха помалкивал, но по его физиономии было видно, что к нему
вернулся интерес к жизни. Я же, в отличие от парней, радоваться не спешила,
потому что от их дальнейших действий не ждала ничего хорошего.
— Дай телефон и задержи их, — шепнула я Груне и
выскользнула из подвала.
Первое, что я сделала, оказавшись на улице, позвонила
Пруткову и, само собой, извинилась, что беспокою его так поздно.
— Ничего-ничего, — сказал он, — ложусь я
поздно, особенно в такие дни, как этот. Не поверите, Василиса Анатольевна,
какой у нас сегодня день. Большая трагедия постигла город. Днем один бандитский
предводитель преставился, к вечеру другой. Вы ничего об этом не знаете?
— Нет, откуда? — испугалась я. — Сергей
Степанович, я вот по какому делу. У нас Филонова свистнули из папиной квартиры.
Сегодня, в одиннадцать часов. Я знаю, кто свистнул и где он сейчас находится.
Может, съездим и арестуем похитителя? По горячим следам?
— Раскрыть преступление по горячим следам мы всегда
рады, нам за это премия полагается. А еще очень хочется с вами встретиться и
поговорить.
— О чем? — еще больше напугалась я.
— О жизни. Давайте адресок, где находится ваш вор в
настоящее время.
Только я успела назвать адрес, как из подвала появились мои
дорогие друзья.
— Ты кому звонила? — удивился Витька.
— Пруткову. Менту, что меня по поводу Шляпы
выспрашивал.
— И чего? — насторожился он.
— Ничего. Соскучилась. — Я покосилась на Витькин
джип, что стоял в подворотне, и вздохнула:
— Витька, не надо к Сверчку ехать. Я на него ментов
натравила. Сидите здесь, а я поеду давать показания.
Витька хлопнул себя по ляжкам, Ряха закатил глаза, а Груня
тихо сказала:
— Я тебя понимаю.
Мы обнялись. Я прослезилась и душевно попросила:
— Ряха, если не вернусь… в общем, очень прошу, смени
профессию.
— Я тебе всегда, брат, говорил, — прошептал
Витька, — не будет от бабы толку, если у нее имя хуже собачьего.
* * *
До Николы-Галейской я добралась автобусом, не очень
рассчитывая на милицейскую оперативность. Но напрасно. Прутков ждал меня в
машине, стоящей в переулке. Не один ждал, конечно. Ребята с ним были крепкие и
очень решительные.
— В доме тихо, — сообщил мне Прутков, ласково
улыбаясь, и кивнул ребятам:
— Что ж, пошли.
Не успели они сделать и десяток шагов, как из интересующего
нас дома появился Сверчок, а я заорала:
— Вот он!
Все бросились к нему, а он бросился от них. Его догнали,
повалили на землю и защелкнули на руках наручники. Я тоже подбежала, он увидел
меня и как-то скис, а я заорала, хоть это было и ни к чему:
— Он картину спер…
— Еще чего. Я ее купил, — усмехнулся Сверчок,
поднимаясь с земли.
— Ага, — согласилась я и шепнула:
— А мы деньги Самсону отвезли, по-честному. И он вместе
с ними… Короче, в мешке Самсон лежит.
Сверчок отвернулся и отказался наотрез разговаривать со
мной.
— Где картина? — спросил его Прутков.
Сверчок не ответил. Его обыскали и холст, свернутый в
трубочку, конечно, нашли. Сверчка запихнули в машину, а потом наведались на
квартиру.
В ванной голосила связанная сожительница Сверчка, а в кухне
лежали два его приятеля с разбитыми головами.
— Вот и этот к нам залетел лет на десять, —
удовлетворенно заявил Прутков. Я промолчала, прикидывая, как бы половчее
смыться, но хитрый мент не спускал с меня глаз и предложил:
— Может, в отделение проедем? Напишем заявленьице по
поводу хищения картины?
Уж как мне не хотелось ехать, а пришлось. Лишь только мы
оказались в кабинете, Прутков начал улыбаться и полез с вопросами. Про Витьку с
Ряхой я твердо решила молчать и извивалась, как уж на сковородке. Но, наверное,
перемудрила, потому что мент стал улыбаться еще шире. «Видно, и я к нему лет на
десять», — с тоской подумала я.
— Василиса, мы уже давно в курсе, что картиной
интересуется множество людей. Особенно в последнее время. Просто сплошные
ценители живописи вокруг. Самсон, например. Ты бы все как есть рассказала, тебе
легче станет, честно.
— Все как есть? — почесала я нос и усомнилась:
— А вдруг не станет? Легче то есть?
— Станет, станет, — заверил он, — ты
попробуй.
— Ладно, — вздохнула я, потому что совершенно
запуталась в своем вранье и не могла свести концы с концами. — Только
ничего подписывать я не буду. Мне папуля не велел.
— Не будешь, так не будешь, — согласился
Прутков. — Рассказывай, я страсть какой любопытный.
Ну я все и рассказала. Правда, о трупах в Витькиной квартире
умолчала. Чего о них болтать? Но хитрый мент и тут не преминул заметить:
— У Казарина вроде квартира есть, для тайных свиданий.
— У Витьки? Что вы. Он Груню любит, живут душа в душу.
