– Какую максимальную массу каждый из вас может удерживать в воздухе достаточно долго? – наконец спросил он.
Его собеседники не обладали сверхвыдающимися способностями, поэтому выяснилось, что примерно восемь-десять килограммов. Конечно, килограммов двадцать каждый из них мог бы поднять, но на короткое время.
– Ферен, скажи, для чего используется южная башня дворца? Та, которую отовсюду видно. Меня особенно интересуют ее верхняя часть и крыша.
– Ничем особенным там не занимаются, твое высочество, – удивился тот.
– А ты сможешь найти какие-нибудь более или менее одинаковые шары, которые весят килограммов по десять? Мне нужны пять штук.
– Поищем, – сказал Ронел.
– Тогда посели вот этих, – Михаил кивнул на пленников, – под крышу южной башни. Пусть они занесут туда шары, а потом сделают так, чтобы пять шаров взмыли над крышей. И они должны висеть там постоянно. Все пять. Днем и ночью.
Присутствовавшие изумленно воззрились на принца. До такого решения еще никто не додумывался.
– Шаров пять, а ишибов шесть, – продолжал он. – Один отдыхает, остальные занимаются шарами. Каждый своим, или как угодно. Если же хоть один шар упадет, то будет объявлен сигнал тревоги. Охрана дворца побежит туда и уничтожит всех. Без лишних слов и обсуждений.
Напряжение среди ишибов слегка спало. Конечно, им предстояла очень тяжелая работа, требующая напряжения всех сил. Но работа выполнимая. Ведь у них не было потребности в долгом сне, поэтому шесть ишибов могли постоянно удерживать пять шаров. Но самое главное – им сохранялась жизнь.
Так у Парма, благодаря Михаилу, появилась новая достопримечательность.
Верховный жрец Оззена Цренал был очень стар. Никто не мог даже приблизительно определить его возраст. Поговаривали, что ему далеко за сто пятьдесят, а может быть, и за двести лет. Познакомившись с ним, принц сделал два вывода. Во-первых, судя по насупленному виду, старик относится к новой власти недоброжелательно. А во-вторых, он, наверное, ни разу в жизни не стриг бороду.
Цренал был одет в традиционный для культа Оззена красный халат, расшитый золотыми лилиями. Именно цвет лилий указывал на ранг жреца. У младших лилии были белого цвета, затем шли зеленый, синий и оранжевый цвета. Серебряный цвет указывал на высших жрецов, а золотой – на верховного.
Все эта цветовая гамма имела глубинный смысл. В связи с тем что Оззен входил в пантеон богов и являлся изначально богом плодородия, цвета означали сферы его деятельности. Например, белый цвет символизировал снег, который покрывал землю перед обильным урожаем, зеленый – лето и цветение, синий – ночь, необходимую для отдыха растений, оранжевый – жаркий день. Серебряный и золотой цвета соответствовали невинности и зрелости поклонников этого бога, что в старые времена подчеркивалось сексуальной направленностью некоторых обрядов. Потом, когда Оззен стал единственным богом на территории Ранига, многие обряды, включая самые разнузданные, обрели более цивилизованные формы. Хотя не везде забыли древние, варварские, но такие понятные и простые ритуалы.
Цренал принял Михаила в одном из залов храма Ста колонн. Молодой человек не решился вызвать его к себе, чтобы не раздражать лишний раз старика.
С самого начала все пошло не очень хорошо. В ответ на приветствие Цренал сухо поздоровался, но остался сидеть. Это не было оскорблением – жрецы высших уровней имели право сидеть в присутствии королей. Но все же, демонстрируя почтение, не слишком часто этим правом пользовались.
Принц еще раз внимательно посмотрел на старика и вздохнул. Разговор обещал быть нелегким.
– Сегодня отличная погода, не правда ли? – начал он, усевшись напротив Цренала.
В глазах жреца мелькнуло удивление:
– Неплохая.
– Как здоровье твоей жены?
– Я – жрец, у меня нет жены, – ответил Цренал.
– Но если бы была, каково было бы в данный момент ее здоровье?
Старик удивился еще больше, но сухо и проговорил:
– У меня нет жены, значит, речь о ее здоровье вестись не может.
– Ну что же, если ты не хочешь говорить о погоде или семье, то мы можем пообщаться на отвлеченные темы.
– На какие же?
– Например, поговорим о короле Ранига.
– А что об этом говорить? У Ранига есть законный король.
– Есть король? – удивился Михаил. – Где же он?
Удивление жреца начало сменяться раздражением.
– Ты изгнал его! – он простер руку и указал на собеседника.
– Нет, – ответил тот, качая головой. – Его и не было. Он не правил. Страна была разделена на четыре области влияния, с которых кормились четыре владетельные семьи, а казна даже не получала налогов. У Ранига был такой же король, как у тебя жена.
– Ты хочешь, чтобы я короновал тебя? – прямо спросил Цренал.
– Да. Я – гораздо лучший выбор для Ранига. К тому же имею на корону больше прав.
Старик медленно покачал головой.
– Вели уйти своим подчиненным, я хочу поговорить с тобой откровенно.
– Подождите меня снаружи, – сказал Михаил сопровождавшим его людям.
Он явился для первого разговора со жрецом только в обществе Маэта и охраны. Маэт был откровенно печален. Глава рода Каретт сбежал из столицы не один, а прихватил с собой все семейство, включая прекрасную Ларету. Маэт сначала предполагал, что она прячется где-то в Парме, но поиски не дали никакого результата, поэтому он и загрустил.
– Уходите и вы, – махнул Цренал своим приближенным.
Около десятка жрецов высших рангов, находившихся в зале, вышли.
– Ты – не принц Нерман, – сказал старик, когда они остались одни. – Я знал его и видел его ти. За многие годы, особенно в период взросления, ти меняется. Но не настолько, чтобы ишиб с моими способностями не распознал это. К тому же твой аб ужасен. Никогда не видел подобного. Это аб не человека, а демона.
– Почему же принц Нерман умер в таком случае? – спросил Михаил, решив пока проигнорировать обвинения в самозванстве.
Он сделал справедливый вывод, что старик неспроста удалил всех свидетелей перед тем, как их высказать. Жрец явно преследовал какие-то свои цели.
– От болезни, – ответил старик.
– А что это должна быть за болезнь, чтобы множество великих ишибов, окружавших наследника, не могли ее вылечить?
– Так иногда случается, – неопределенно заметил старик.
– Но ты можешь назвать эту болезнь? Вот просто сказать ее название?
– Она была мне неизвестна.
– Неужели? Чтобы великий ишиб не мог определить болезнь? Она что, была такой редкой? А может быть, имела все-таки название? Например, яд?
