– Для всех в этом доме?
– Разумеется. – Михали удивленно выпучил глаза, как будто Тамас спросил какую-то нелепость. – Или вы считаете, что секретарь или солдат не имеет права питаться так же хорошо, как фельдмаршал или бухгалтер?
– Простите, – пробормотал Тамас.
Он переглянулся с Олемом, пытаясь вспомнить, зачем сюда пришел.
– Прошу вас, фельдмаршал, идемте со мной. – Михали торопливо двинулся дальше, не дожидаясь ответа.
Когда Тамас догнал его, Михали уже регулировал огонь под чаном с супом, поддувая воздух в печь. Он опустил палец в котел, затем сунул его в рот, вытащил из кармана нож и зубчик чеснока и ловко покрошил его в чан.
– Я слышал о покушении на вас, – вспомнил Михали.
Тамас остановился. Он вдруг понял, что боль от наскоро зашитых ран на груди исчезла, как только он вошел в кухню. Она превратилась в приглушенную пульсацию, как будто Тамас опять находился в пороховом трансе.
– Мне не нравится то, что Избранные делают со Стражами. – В голосе Михали слышалась печальная нотка. – Это противно природе. Рад, что вы уцелели.
– Спасибо, – медленно проговорил Тамас.
Его подозрения, что Михали был шпионом, постепенно рассеивались. Талант повара невозможно подделать.
– Михали, – решился Тамас, – я пришел, чтобы спросить вас о лечебнице.
Михали замер, не донеся до рта кусок овощного пирога. Затем быстро проглотил его.
– Больше перца, – подсказал он помощнице. – И добавьте еще десяток картофелин к следующей порции.
Он поспешно прошел к следующему столу, вынуждая Тамаса догонять его.
– Да, – признался он, когда Тамас снова встал рядом с ним. – Я сбежал из Хассенбура. Это отвратительное место.
– Как вам удалось сбежать?
Они оказались в той части кухни, где больше никого не было, словно зашли за невидимый занавес. Жар и влажность здесь не были такими невыносимыми, и даже шум доносился как будто издалека. Тамас оглянулся через плечо, желая удостовериться, что они все еще находятся в той же самой кухне. Позади продолжалась бурная деятельность.
– Они разрешили мне работать на кухне, когда не лечили меня. – Михали вздрогнул от воспоминаний. – Мне говорили, что я готовлю для лечебницы, но скоро я узнал, что они посылали мою еду соседям-аристократам и продавали за совсем небольшие деньги. Однажды я просто запек себя в пирог, который должны были отвезти в очередное поместье.
– Вы шутите, – произнес Олем, перекатывая во рту незажженную сигарету и наблюдая за тем, как горит печь.
– Это был очень большой пирог. – Михали пожал плечами.
Тамас подождал, не добавит ли он что-нибудь еще или, может быть, расскажет о настоящем способе побега, но Михали молчал. В этой части кухни, занимавшей почти половину всего помещения, было столько же кастрюль и зажженных духовок, сколько и в другой. Но Михали стремительно переходил от блюда к блюду, и вскоре стало ясно, что только он один и следит за ними. Повар поднял руки и снял с крюка огромную кастрюлю. Судя по виду, она весила не меньше самого Тамаса, но Михали с легкостью удерживал ее, а затем поставил на печь. Открыл топку и проверил, как горит огонь, потом отправился дальше к вертелу в углу.
Следуя за ним, Тамас остановился около кастрюли, которую Михали только что поставил на огонь, – над ней поднимался пар. Фельдмаршал подошел ближе и удивленно заморгал. Кастрюля была до краев наполнена вареным картофелем, морковью, кукурузой и говядиной.
– Разве она только что не была пустой? – тихо спросил он Олема.
– Да, была. – Телохранитель нахмурился.
Они вдвоем попытались отыскать ту кастрюлю, которую на самом деле снял с крюка Михали, но ни одной пустой не нашли, в каждой что-то готовилось. Теперь Тамас вместо голода чувствовал только смутное беспокойство. Михали все еще стоял возле вертела. На открытом огне жарилась говяжья полутуша. Михали взял маленькую миску и принялся посыпать мясо какой-то приправой. В животе у Тамаса снова заурчало, беспокойство исчезло с появлением новых аппетитных запахов.
– Михали, вы говорили еще кому-нибудь, что вы – воплощение бога Адома?
Тамас пристально вглядывался в лицо повара, ища признаки безумия. Не оставалось никаких сомнений, что Михали – подлинный маэстро кухни. Тамасу приходилось слышать, что каждый гений был в определенной степени безумцем. Теперь он попытался вспомнить полученные в детстве уроки богословия. Адом был святым заступником Адро. Церковь называла его братом Кресимира. Но не богом, как самого Кресимира.
Михали проткнул полутушу кончиком ножа и наблюдал, как жир пузырится на коже, стекае и шипит на углях. Повар снова начал хмуриться.
– Мои родственники предали меня, – негромко произнес он. – Братья и кузены. Я был незаконнорожденным. Моя мать – росвелеанская красавица, которую отец любил больше, чем свою жену. Братья с самого детства меня возненавидели. Отец защищал меня, помогал развивать мои таланты и, вопреки обычаю, сделал своим наследником. – Михали еще раз проткнул мясо. – Братья отправили меня в лечебницу в тот самый день, когда отец умер. Мне не разрешили даже присутствовать на похоронах. А то, что я называл себя Адомом, было только предлогом.
Внезапно Михали выпрямился, словно выходя из оцепенения.
– Хлеб, хлеб, – пробормотал он. – Нужно еще по меньшей мере пятьдесят караваев. Девушки работают слишком медленно.
Он направился к столам в середине комнаты. Там, накрытые влажными полотенцами, лежали целые горы теста. Он откинул полотенца одной рукой, а другую погрузил в ближайшую гору.
– Прекрасно поднялось, – сказал он самому себе с рассеянной улыбкой.
Его руки, делившие тесто на порции, работали так быстро, что Тамас едва успевал следить за ним. Михали загружал на лопату по два каравая сразу и отправлял их в духовку до тех пор, пока все тесто не закончилось.
Загрузив последний каравай, он тут же вытащил самый первый. Золотисто-коричневая корка потрескалась, хотя тесто простояло в печи не больше двух минут. Тамас прищурился и начал считать караваи.
– Мне ведь это не показалось? – шепнул он на ухо Олему.
– Нет, – подтвердил тот. – Он не положил в духовку и четверти того, что вынул.
Олем осенил себя знаком Вервия, сложив два пальца вместе и коснувшись ими лба и груди.
– Кресимир милостивый! Вы когда-либо слышали о магии, способной создать что-то из ничего?
– Ни разу в жизни. Но с недавних пор я постоянно встречаюсь с чем-то новым.
Михали вынул из духовки последний каравай и повернулся к Тамасу:
– Из Хассенбура послали за мной. Но я лучше сбегу в самый глухой угол Фатрасты и буду готовить там для дикарей, чем вернусь в лечебницу.
Тамас наконец оторвал взгляд от караваев. Посмотрел на приготовленную полутушу говядины и кастрюлю с мясом, которая была пуста десять минут назад. Потом кивнул в ответ на слова Михали и медленно направился к выходу. Олем шел следом.
