Потому-то мы с Хэрном, пока сидели у Танамила, боялись куда больше, чем Утенок.
6
Помню, что мы ели, сидя у очага, и еда казалась замечательной. О такой я прежде только слыхала. Тут были лобстеры, и чудесные белые лепешки, и оленина, и еще сушеный виноград. Дядя Кестрел говорил нам про виноград. Он растет в Черных горах, на вьющихся лозах, которые свисают с деревьев. Папа, когда рассказывал мне впервые о короле, сказал, что тот каждый день ест лобстеров и оленину.
Я и не думала, что когда-нибудь попробую их сама. И еще мы пили вино, тоже в точности как король. Вино – это такая красивая розовая жидкость, а в ней пляшут искорки. По словам Танамила, это вино с Черных гор. Робин плеснула немного вина из своей чашки к ногам фигурки Гулла. Танамил засмеялся, а сестра покраснела. Но Утенок сообщил потом, что за ужином она сделала то же самое.
Странно – в памяти осталась только одна трапеза. Но мы должны были поесть и во второй раз, потому что там и заночевали. И на самом деле, я помню, как сидела у подножия утеса, грелась на солнышке, глядела на две реки и ела – и все это происходило несколько раз, а не один. Однако же, как ни стараюсь, вспомнить другие перекусы не могу.
Хэрн с Утенком веселились вовсю. Они кувыркались, возились и боролись на груде покрывал. Наверное, я тоже возилась вместе с ними, но не все время. Я смотрела, как Робин танцует. В Шеллинге сестра часто танцевала, если у нее выдавалась свободная минутка, но она никогда не танцевала так, как в тот раз, когда Танамил играл для нее на свирели. Вспоминаю, как она танцевала в комнате, а по потолку над ней скользили солнечные пятна, и как она плясала на траве. Кажется, я даже помню ее на утесе на другой стороне реки, но это уже наверняка полная чушь. Но она точно несколько раз брала Танамила за руку и требовала, чтобы тот играл еще. Это было совершенно непохоже на сестру. Она страшно робкая и держится всегда очень чопорно. А Танамил улыбался и играл, и музыка была чистая и прекрасная – сон о музыке. А Робин все танцевала и танцевала.
Утенок тоже захотел научиться играть на свирели. Мы с Хэрном взвыли. Если бы вы слышали, как Утенок поет, вы бы нас поняли! Но Танамил послушно пошел и нарезал для Утенка тростника. Его пальцы словно летали, когда он прорезал дырочки в стеблях и связывал тростинки вместе. Он сделал мундштуки из тех кусочков стебля, где соединяются коленца, – там сердцевина твердая. Потом поставил пальцы Утенка на дырочки и велел тому дуть. Утенок подул. Ничего не произошло.
– Тишина! Слава богам! – воскликнул Хэрн.
– Попробуй сказать в свирель вот так вот: птехвх, – предложил Танамил.
– Птехвх! – выговорил Утенок.
Физиономия у него сделалась вся красная. А свирель издала всеми дудками одновременно помесь визга с лаем, как будто стадо свиней столкнулось со стаей собак. Мы просто попадали от смеха. Утенок сердито сверкнул на нас глазами и вышел через вторую дверь, ту, которая вела к Красной реке. И вскоре мы услышали доносящиеся из тростников коротенькие неуверенные мелодии.
Хэрн приподнял бровь и взглянул на меня:
– Вот это да! Я и не думал, что он знает хоть один мотив.
Танамил и Хэрна чему-то учил. Я помню, как они сидели на корточках и варвар что-то рисовал палочкой в пыли, а Хэрн кивал. А то еще прыгали друг на друга и принимались бороться. Мне нравилось на это смотреть. Я дернула Танамила за руку, прямо как Робин, и сказала:
– Покажи и мне!
И он показал. Кое-что я просто не могла сделать, потому что не такая сильная, как Хэрн, но зато Танамил поведал, как использовать силу другого человека против него же. Наверное, если бы в тот момент туда вошел какой-нибудь взрослый враг – например, Звитт, – я могла бы швырнуть его на землю, а может, даже и убить. Но я не уверена, что мне следует пользоваться этими знаниями.
Зато Танамил научил меня двум вещам, которыми я пользуюсь. Не помню, с чего вдруг речь зашла об этом, но я ему пожаловалась, что про многие слова не знаю, как их ткать.
А Танамил сказал, что нет ничего дурного в том, чтобы составлять собственные узоры – только тогда обязательно надо объяснить другим, что они значат. Но еще он посоветовал:
– Ты всегда должна использовать правильный узор для обозначения Реки. Это важно.
И он показал мне этот узор, переплетя стебли тростника. Еще он открыл мне более быстрый способ сучить нити. Он заставлял меня упражняться на тростинках, пока не получилось как надо.
– Такую пряжу используй для самых важных мест твоей истории. И тогда эти фразы станут более выпуклыми и будут выделяться на ткани.
Я так и сделала в нескольких местах этой накидки. И меня вовсе не смущает, что этому меня научил Танамил. Главное, что оно работает.
Спрашивала я и у Хэрна, что Танамил ему объяснял, когда писал палочкой в пыли, но Хэрн не ответил.
А потом Танамил пришел к нам, когда огонь плясал в очаге и его отсветы смешивались на потолке с пятнами солнечного света.
– У каждого из вас должен быть ко мне вопрос. Спрашивайте.
Сперва мы никак не могли придумать, что же такое узнать.
Тут вспомнилось, как тетя Зара любила говорить: «Танакви, тебе следовало бы молвить мне одно словечко. Какое?» Я, конечно же, никогда не могла понять, что она имеет в виду, потому ничего и не говорила, и тетя Зара называла меня грубиянкой. Если бы она хоть раз объяснила по-человечески: «Танакви, ты забыла „пожалуйста“», – я бы сразу все поняла. Вот и с Танамилом получилось что-то в этом роде. Он хотел, чтобы мы сказали что-то определенное. Но мы не догадывались, о чем он.
Первым заговорил Хэрн:
– Вы называете себя волшебником?
– Ну, в некотором смысле я действительно волшебник, но я себя так не именую.
И он повернулся к Утенку.
– Вы верите в Бессмертных? – спросил Утенок.
Он очень старался, и видно было, что Утенок считает, будто задал жутко умный вопрос.
Танамила это позабавило. Он запрокинул голову и расхохотался.
– Не так, как вы, – ответил он. – Однако они существуют.
Потом, все еще посмеиваясь, он повернулся ко мне.
На мгновение мне показалось, будто я знаю, какой вопрос он хочет услышать от меня, но это ощущение тут же ушло.
– Нет-нет! – произнес Танамил. – Ты должна спросить о том, что тебе самой важно.
Это было ужасно похоже на слова тети Зары о том, что я должна говорить «пожалуйста» по собственному желанию. А у кого такое желание бывает?
– Пожалуйста, – буркнула я на всякий случай, но это было, конечно же, не то. И тогда я спросила: – Откуда вы?
Неправильный вопрос. Танамил снова рассмеялся.
