Народу на улице было немного – слуги и рядовые самураи останавливались, склоняя головы, дабы не пересечь дорогу шествию – это жестоко каралось по закону. Рядом с кортежем Сенкевича тянулись такие же важные процессии остальных удельных князей, разъезжавшихся после приема у Токугава.
Маэда Тосицунэ отправился домой.
Дан
Старуха была мощна – в несколько раз сильнее среднего мужчины. Ее жертвами за последнюю неделю стали шесть женщин на сносях и трое мужчин, которые попытались отомстить за своих жен. Онибаба питалась исключительно печенью беременных – у японских монстров вообще извращенные вкусы, как заметил уже Дан.
Жители деревни Амацу, возле которой обосновалась ведьма, были счастливы, когда к ним явился ронин, и тут же наняли его за два моммэ
[8]
. Это было немного, но нищая деревня и столько с трудом собрала, а у Дана не имелось выбора.
Он стоял справа от входа в пещеру, вжимаясь в камень горы. Онибаба обладала острым нюхом и чутьем зверя. Перед тем как отправиться убивать ведьму, Дан натерся пахучими травами, чтобы отбить человеческий запах. Сейчас он ждал, когда мимо пещеры пройдет беременная женщина, выполнявшая роль приманки. Ему самому эта ситуация напомнила Равенсбург и несчастную белокурую Ирму, на которую, как на живца, ловили вервольфа. Тогда зверя поймать не удалось, девушка погибла зря. Сегодня он был твердо намерен сохранить крестьянке жизнь. Дан предлагал переодеть в женщину какого-нибудь молодого парнишку, изобразить живот из тряпья да запустить прогуливаться мимо пещеры. Но Карасу пояснил, что на беременных у Онибабы особое чутье, обмануть ее не получится. Пришлось рисковать.
Закатное солнце окрашивало горизонт в тревожный алый цвет: Дан вышел к пещере ближе к сумеркам. При солнце Онибаба охотилась редко, а ночью у ведьмы было бы слишком большое преимущество.
На тропе, ведущей в деревню, показалась женщина. Она шла медленно, поддерживая тяжелый живот – была уже на сносях. Крестьянка спотыкалась почти на каждом шагу – Дан отлично понимал ее страх.
Карасу, сидевший у него на плече, чувствительно долбанул клювом по затылку, призывая к вниманию: из пещеры высунулась уродливая седая голова. Онибаба почуяла запах дичи, водила длинным носом, радостно скалилась. Женщина поравнялась с пещерой, и ведьма рванулась к несчастной.
Карасу поднялся в воздух. Дан прыгнул Онибабе наперерез, вытягивая катану. Оказавшись между старухой и крестьянкой, взмахнул мечом, собираясь одним ударом снести ведьме голову. Онибаба стремительно пригнулась, лезвие катаны просвистело над ее макушкой. Ведьма двигалась настолько быстро, что человеческому глазу трудно было уследить за нею. Она упала, опираясь на руки, покатилась по земле, вскочила с ловкостью опытного бойца и пошла на Дана. Он выставил меч перед собой, двинулся по кругу, делая обманные выпады. Старуха ничуть не испугалась, не попыталась даже маневрировать. Побежала прямо к противнику – обнаженная по пояс, как борец, жилистая, такая тощая, что сквозь кожу проступали кости.
Добравшись до ронина, Онибаба взмахнула длинной костлявой рукой, будто сметая с пути досадную помеху. Удар был такой силы, что Дана швырнуло об землю. Он не успел опомниться, как ведьма прыгнула ему на грудь, придавила всей тяжестью, схватила за горло – она была невероятно сильна. Дан высвободил руку, врезал в челюсть – Онибаба лишь помотала седой башкой и крепче стиснула когтистые пальцы. В глазах помутнело. Ведьма склонилась ниже, восседая на ронине в позе наездницы. Она весело хихикала. Перед лицом Дана тряслись мешочки дряблой кожи, когда-то бывшие грудями Онибабы. Очень не хотелось, чтобы это зрелище стало последним в жизни. Дан вцепился в пальцы ведьмы и попытался их разжать.
Внезапно хватка ослабла, а потом и вовсе исчезла. Кто-то стащил с его груди цепкую старуху. Откашливаясь, хватая ртом воздух, Дан встал на четвереньки. У Онибабы появился новый противник – огромный мужик в цветастом косодэ, краснолицый, с длинным, словно у Буратино, носом. За спиной его хлопали синие крылья, но на ангела он нисколько не походил. В руках здоровяк сжимал окованные железом веера. С удивительной для тучного тела грацией он раскачивался перед ведьмой, будто исполняя ритуальный танец. Веера трепетали, краснолицый ехидно ухмылялся, Онибаба выглядела растерянной. Она пыталась ухватить мужика, но тот неуловимым, плавным и одновременно стремительным движением все время уходил в сторону.
Очередной взмах веера перед лицом старухи закрыл ей видимость, загородил Дана. Тот подхватил катану, вскочил, размахнулся – на этот раз удар достиг цели. Седая голова покатилась по тропе, тело сделало еще несколько шагов и свалилось на землю, заскребло руками и ногами.
Краснолицый съежился, сделался меньше, свернулся в невразумительный клубок, который заиграл разными красками, потом начал чернеть. Человеческое тело теряло очертания, размывалось, съеживалось, превращаясь в нечто иное. Вскоре на месте мужика сидел Карасу.
– Может быть, тебе стоит заменить катану на сямисэн, Акира? – саркастически осведомился он. – Ты орудуешь мечом с такой же силой и скоростью, как делала бы это девица из хорошей семьи.
Дан смиренно поблагодарил тэнгу за помощь, но тот не сжалился, продолжал выдавать замечания, одно ехиднее другого. Подытожил:
– Следует усилить тренировки, Акира. Не понимаю, откуда у меня, величайшего сэнсэя, взялся такой нерадивый ученик.
Дан лишь поклонился: когда дело касалось искусства мечника, тэнгу становился безжалостным и нетерпимым.
– Теперь идем получать плату за сохраненные жизни, – смягчился Карасу. – Крестьяне – народ бережливый, денежки у них надо забирать сразу. А то потом выяснится, что ведьма была чьей-нибудь любимой тетушкой, которая просто мило шутила с беременными.
Он уселся на плечо Дана, тот подхватил за волосы голову Онибабы и отправился в деревню. Обитатели Амацу встретили его восторженными восклицаниями, тут же передали приятно позвякивающий мешочек – два моммэ медью, как было договорено.
В доме старосты почетного гостя накормили ужином и уложили спать. Тэнгу улетел ночевать в лес. Дан немного поворочался на циновке, но вскоре усталость взяла свое, и он отключился…
Белые хризантемы источали тонкий полынный аромат. Лепестки поздних синих ирисов трепетали под слабым ветерком. В теплом воздухе, напоенном пением цикад, ощущалось приближение осенней грусти.
Она стояла возле каштана, задумчиво проводя пальцем по шершавой коре. Тонкая, как побег молодого бамбука, нежная, словно капелька утренней росы, белая, будто лебединое перо. Любимая, такая желанная, такая недоступная…
Дочь господина, Кумико-сан… Акира происходил из древнего самурайского рода Сайто, и семья его не была бедна. Однако между самураем и дочерью дайме, которому он служит, – пропасть. Нельзя надеяться, нельзя думать, нельзя даже мечтать…
Но Акира мечтал со всем пылом молодого сердца. Вот и сегодня, увидев Кумико в саду, он застыл, замер, издали наблюдая за грациозными движениями девушки. Кумико медленно обернулась, посмотрела прямо ему в глаза. Уголки тонких, капризно изогнутых губ едва заметно приподнялись в легкой улыбке. Лишь мгновение – и Кумико опустила ресницы, пряча блестящий взгляд. Склонила голову, грациозно ступая, ушла прочь.
