Дан лишь отрицательно помотал головой, стискивая зубы от нестерпимого желания. Настя, строптивая и своевольная, впервые была такой, и эта игра в рабыню неимоверно возбуждала его, будила какую-то болезненную, звериную страсть. Одновременно хотелось и приласкать Настю, и причинить ей боль, сломить, подчинить, даже унизить за то, что посмела ссориться с ним. Дан ощутил, как в нем снова поднимается злость на подругу, только теперь она смешивалась с диким желанием. Возможно, в нем играла кровь ронина, но сейчас это были и его, Дана, чувства. Он знал, как выместить это к обоюдному удовольствию.
На мгновение девушка застыла, облизала губы, потянула за пояс штанов.
Ощутив прикосновение горячего языка, Дан глухо застонал. Настя часто таким образом начинала разминку, но сейчас ему этого было мало. Хотелось властвовать над телом подруги. Он запустил пальцы в черные волосы, потянул, отрывая девушку от себя, толкнул на постель. Настя упала навзничь, выгнулась, медленно развела ноги, продолжая смотреть на него с соблазнительной покорностью.
– Иди сюда, скорее, – задыхаясь, проговорила она.
Дан опустился на нее, придавил всем весом, не щадя хрупкости подруги. Провел ладонью по груди, сдавил, впился в губы жадным поцелуем. Настя вскрикнула – то ли от боли, то ли от удовольствия, крепко обняла, выговорила со слезами в голосе:
– Возьми меня, господин, умоляю…
Дан вошел в нее, но наткнулся на препятствие.
– Я опять девственница, – простонала Настя.
Он ослабил было напор, но девушка, задыхаясь, шепнула:
– Не останавливайся, пожалуйста. Пусть мне будет больно. Прошу, накажи меня, господин…
Это было то, чего сейчас хотел Дан. Он резко нажал, разрывая тонкую преграду, закрыл Насте рот поцелуем, подавляя ее болезненный вскрик. Быстро задвигался, входя все глубже.
– Данилка, – простонала Настя, двигаясь в такт. – Как же я тебя люблю…
В следующий раз она закричала уже не от боли, а от наслаждения. Опытная женщина в теле девственницы сумела избавиться от досадной преграды и получить удовольствие.
Когда все закончилось, Дан скатился с нее, чувствуя себя уставшим и опустошенным, но абсолютно спокойным. Злость прошла, он был благодарен подруге за столь необычное примирение. Он повернул голову, посмотрел на Настю. С ее лица исчезло выражение покорности. Во взгляде узких черных глаз плясали бесенята, знакомые по родным, голубым глазам.
– Понравилось? – ехидно спросила Настя.
Дан молча кивнул.
– А у тебя есть садисткие наклонности, Данилка, – расхохоталась подруга. – Будешь себя хорошо вести, я с тобой еще поиграю в рабыню и господина. Но больше никогда не смей говорить, что бросишь меня! Иначе я сама тебя брошу. У меня тут знаешь сколько поклонников?
Дан лишь усмехнулся: ее изобретательность сделала бы честь любой гейше.
– Ладно, хватит болтать, – Настя вскочила, накинула кимоно, потом задумалась. – Нет, это не пойдет. Надо мужскую одежду. Хоть какая-то польза от плоской фигуры, никто и не заподозрит, что я женщина.
– Ты куда собралась? – поинтересовался Дан.
– С тобой, конечно!
– Я не могу тебя взять. Тебе тут безопаснее.
– Ну, конечно! – взвилась подруга. – Ты всегда так говоришь! Вспомни: когда в Равенсбурге ты бросил меня в монастыре, я чуть не угодила в лапы демону!
– Опять начинаешь? – нахмурился Дан.
Настя оценивающе посмотрела на него, решила, что на данный момент рычагов воздействия в виде секса у нее нет, и смягчила тон:
– Данилка, я так скучала…
– Пойми, – терпеливо объяснял Дан, – Мне нужно разобраться с Токугава. Это опасно. Я не могу тебя втягивать.
– Ох, ничего себе! И зачем?
Дан замешкался, не зная, что сказать, потом неохотно пояснил:
– Я не знаю. Но так чувствую.
К его удивлению, Настя не стала фыркать, кивнула:
– Миссия… Сенкевич говорит, у каждого из людей есть предназначение, и пока мы его не исполним, не сможем уйти в свое время.
– Сенкевич?! Ты его нашла? И что ж молчала? Как он? Надеюсь, этот деятель попал в тело неприкасаемого и работает могильщиком?
– Не надейся. Он сейчас богатый дайме из свиты сегуна. Частенько здесь бывает. Сказал, что ищет способ построить портал. Еще сказал, без нас не уйдет, это может нарушить пространственно-временной континуум.
– Вот и отлично, – подытожил Дан. – Значит, тебе тем более нельзя уходить. Сиди на месте и карауль гада, чтоб никуда не смылся. А я утром уйду.
– Куда?
– Пока не знаю. Но обещаю, буду держать связь. Пришлю тебе ворона с запиской.
– Хорошо, – Настя сладко потянулась, спросила игривым тоном: – А ты прямо сейчас уйдешь?
– Хотел утром.
– Правильно, – девушка обняла его, прижалась, шепнула: – А сейчас продолжим наши развлечения…
Развлечения продолжались до утра. Настя проявила столько страсти, что оба никак не могли насытиться друг другом. На рассвете Дан неохотно оторвался от подруги и стал собираться.
– Когда теперь увидимся… – грустно вздохнула Настя. – Скажи хоть, куда ты сейчас?
Дан вспомнил предостережение тэнгу, обнял девушку:
– Тебе лучше не знать, Насть. Поверь.
Да он и сам толком не знал. Путь к лесным демонам должен был указать Карасу.
Настя
Паланкин мягко покачивался в руках слуг. Настя отодвинула шелковую занавеску, с интересом смотрела в окно. Вокруг сновали торговцы-разносчики, неспешно шагали самураи, опустив головы, торопливо семенили женщины, топали отряды городской стражи, по центру улицы проплывали носилки богатых господ. Обычный день в Эдо.
Она с удовольствием прошлась бы одна, без сопровождения, заглянула бы в лавочки, спустилась к морю… Но ее покровитель, господин Сакамото, настаивал на том, чтобы девушка передвигалась по городу только в паланкине и с охраной. Старик волновался за нее: Кумико стала слишком известна в Эдо. Настя не хотела огорчать человека, который вернул ей свободу, дал возможность самой зарабатывать на жизнь и даже не потребовал ничего взамен.
Ее внимание привлекли двое мужчин, которые отчаянно о чем-то спорили. Один, пожилой, в потрепанной одежде, держал за шиворот рыжего котенка. Другой, толстяк средних лет в ярком косодэ, подкидывал на ладони мелкие монетки. Мужчины громко кричали друг на друга, зверек безвольно болтался в руке старика, не подавая признаков жизни. Настя ощутила укол жалости, направила слуг к спорщикам.
Оказавшись ближе, она разглядела, что животное в руке старика – крошечный лисенок.
– Этого мало за его печень! – возмущался пожилой.
