«Интересно, – подумал он, – а как дела у дам?» Но о том, чтобы попасть на женскую половину, и мечтать было нечего. Не хватало еще, чтобы приписали покушение на честь наложниц сегуна. В подвалы тоже не пробраться. Пока он здесь, где стоит суета и бегают по делам самураи, никто не обратит внимания, но лестницы, ведущие в другие части замка, охраняются.
Сенкевич развернулся и медленно побрел обратно, подводя итоги. Итак, в городе уйма духов, замок охраняется потусторонними сущностями, а в людей вселяются демоны. Кто-то стягивает войска нечисти, в этом сомнений уже нет. И если на месте большинства приближенных Токугава теперь подменыши, то кто сам Иэясу? Грозит ли ему опасность, или это именно он – источник опасности? И если все же сегун под угрозой, то как его предупредить? Он прославился тем, что отрицает существование демонов, даже издал указы, запрещающие распространять слухи о них. Такому скажешь, что Эдо кишит нечистью – хорошо, если отправишься делать себе сэппуку. А то ведь и под меч палача попадешь. Хотя разница невелика.
Сенкевич вернулся к самураям Есицугу. Никто не обратил внимания на его отсутствие. А если и обратили, промолчали. В японской сдержанности имелся несомненный плюс: здесь не любили лезть не в свое дело.
Под вечер Отани вышел – по измученному лицу прокаженного было видно, что служба давалась нелегко. Он держался прямо, но ступал тяжело, все так же, как раньше, неловко оттопыривая руки. При появлении господина самураи построились и двинулись вслед за ним.
Пересекая замковый двор, Сенкевич заметил знакомого дайме, Камакура Уэсуги. Этот удельный князь прибыл на службу через несколько месяцев после Тосицунэ. Память объекта подсказала: они всегда были дружны и вместе выпили немало сакэ в веселых домах. Только вот сейчас, под новым взглядом, Уэсуги здорово изменился: тело его покрывала бурая шерсть, морда вытянулась в подобие медвежьей, а за спиной трепетали большие крылья.
Теперь Сенкевич знал, что делать. Вернувшись домой, он старательно написал на рисовой бумаге вежливое, полное изысканных обращений, письмо – приглашение на ужин. Позвал слугу и приказал отнести послание в резиденцию Камакура.
Дан
Голова раскалывалась от боли, в глазницах будто нож проворачивали. Так продолжалось уже несколько суток. Особенно страшными были ночи, когда, кроме физической муки, наваливалась смертная тоска. Карасу промывал его ослепленные глаза травяным настоем, Ямабуси варил зелья, снимающие боль и воспаление. Но душевную боль не в силах был вылечить никто. Однако Дан ни разу не пожалел о сделанном. Задавал только один вопрос:
– Когда я смогу тренироваться?
– Слишком нетерпелив, – ворчал Коноха.
Вожак стаи теперь относился к Дану с некоторым подобием уважения. Решимость человека впечатлила его. Спустя неделю после того, как Дан ослепил себя, Коноха даже признал:
– Может быть, я и поторопился с выводами. Может, ты и достоин меча из звездной пыли. Посмотрим, когда придет время тренировок. Я буду строг.
– Что значит ты? – возмутился Карасу. – Я его наставник.
– Нет, я!
– Не ссорьтесь, – вмешался Ямабуси. – Меч не просто оружие, он волшебный. Здесь требуется мудрость, накопленная веками. Наставником буду я.
Три демона едва не передрались, но потом пришли к консенсусу, решив, что станут обучать Акира все вместе. Дан даже приободрился: будущее обещало много сюрпризов.
– Не тоскуй, Акира-сан, – говорил Карасу. – Вскоре ты поймешь: даже для слепца жизнь полна красок. Меч станет твоими глазами.
Выяснилось, что Дан интуитивно поступил совершенно правильно, ослепив себя демонским клинком. Коноха, узнав об этом, восхищенно прокаркал:
– Поступок истинного воина. Меч принял твою жертву.
Наконец настал день, когда боль притупилась, и Дан быстро пошел на поправку. Теперь он поднимался и под руководством Карасу учился передвигаться на ощупь. Сначала было трудно, он спотыкался, падал, а однажды влез ногой в большую кучу оленьего навоза, не сообразив вовремя, откуда идет запах.
– Старайся чувствовать преграду, а не только нащупывать ее, – поучал Карасу. – Развивай чутье.
Обещанного внутреннего зрения пока не появилось, но Дан действительно учился ощущать окружающий мир. Ориентироваться на звуки, запахи, осязание, ловить малейшие перемены. По журчанию ручья определял расстояние, на котором тот находится, различал, как шуршат листья того или иного дерева.
– Учись ловить движение, – говорил Карасу.
Он ходил вокруг Дана, заставляя поворачиваться так, чтобы всегда быть к нему лицом. Это оказалось трудно: демон двигался почти бесшумно и очень быстро.
– Чувствуй, Акира-сан! Чувствуй!
Дан начал улавливать движение, иногда ему даже казалось, он видит в сознании слабую тень наставника. Ему удавалось угадывать, где находится тэнгу. Но Карасу постепенно увеличивал скорость.
День сменялся ночью, время летело незаметно. И с каждыми прожитыми сутками Дан все больше привыкал к слепоте. Теперь он даже находил в этом плюсы. Слух и обоняние обострились, словно у дикого зверя. Уже не нужно было концентрироваться, чтобы поймать движение Карасу: Дан ориентировался по птичьему запаху демона и звуку его дыхания.
К тому же Дану стало казаться, что он не вполне слеп: на внутренней поверхности век возникали смутные силуэты и образы, целые картины. Они то расплывались в бесформенные пятна, то становились четче – и тогда Дан ненадолго будто бы снова становился зрячим. Он не знал, что это такое, но надеялся, что это и есть зрение слепого воина, о котором говорил Ямабуси.
В свободное от занятий с Карасу время Дан подходил к дереву, камню, кусту и пытался увидеть их внутренним зрением. Сначала ощупывал, вдыхал запах, старался представить предмет во всех подробностях. Иногда ему это почти удавалось, и Дан «видел» перед собой четкий абрис.
Однажды, устав от разнообразных тренировок, он сидел, привалившись спиной к дереву, и думал о Насте. Как там подруга? Скорее бы вернуть форму и отправиться в Эдо.
Перед ним быстро промелькнула большая тень, обдав запахом птичьих перьев с едва уловимым оттенком падали. Потом метнулась к Дану. Не задумываясь, он вскинул руку, отразив удар когтистой лапы.
– Отлично, человек! – каркнул Коноха. – Ты готов к началу постижения пути слепого воина.
Настя
Вот уже неделю она училась у тенко. Теперь обращение происходило без особого труда, правда Настя все еще пользовалась как подспорьем теменными костями. Но, к ее разочарованию, лисьи уши так и не исчезли. Она даже почти привыкла к этому пушистому украшению на голове.
Однажды вечером, когда Настя пришла к наставнице, та сказала:
– Перевоплощению ты уже научилась. Теперь будешь совершенствоваться в искусстве самостоятельно. В лесу ты тоже прижилась, начала его чувствовать. Дальше познавай его сама. И удерживать в себе обе сущности умеешь, опасность стать диким зверем миновала. Я преподам тебе другой урок, дитя. Ты готова?
