На помост взошли десять кайсаку – помощники в сэппуку. Их обязанностью было отсечь голову, когда тело самоубийцы начнет клониться вперед, дабы избежать падения, позорного для настоящего воина.
Акира сидел неподвижно, устремив взгляд пустых глазниц перед собой. Кумико смотрела на него, мысленно прощалась. Так и не сбылась их любовь. Не было свадьбы, первой брачной ночи, счастливой жизни в уютном доме, завтраков и ужинов вдвоем, неспешных разговоров, смеха и ссор. Не родились дети.
Были лишь короткие мгновения страсти. Или все это ей приснилось? Последние дни странным образом полустерлись из памяти, затянулись дымкой. Было или не было?
Ссора, сердитые слова, потом – горячие поцелуи, его руки на ее теле, мгновенная, но сильная боль, а за нею – острое наслаждение. Ее собственный хриплый крик, его стон. Запах крови и любви. Было?
Блестят росинки.
Но есть у них привкус печали.
Не позабудьте!
[29]
«Было, – решила Кумико. – Раз помнится, значит – было. Это останется со мной навсегда. Как жаль, что Акира не может даже подарить мне последний взгляд. Как жаль, что Акира не видит меня…»
«Я вижу тебя, – вдруг донеслось до сознания девушки. Родной, знакомый голос звучал совсем близко. – Я вижу тебя, моя любовь. Прощай».
Кумико подалась вперед, не сводя глаз с лица Акира, устремилась к нему всей душой. И ощутила на щеке невесомое, призрачное прикосновение.
«Ты чувствуешь, любимая? Я ласкаю тебя. Прощай».
Она закрыла глаза – внутреннее зрение сильнее. Отдалась прикосновениям. Прикосновениям его души.
«Твои щеки мокрые. Слезы… Не надо, родная. Не плачь. Мы всегда будем вместе. Что такое смерть для тех, кто любит по-настоящему? Я буду с тобой вечно, Кумико».
И не было времени, и не было расстояния, не было всех этих людей. Смерти не было. Она обняла Акира, обхватила руками изо всех сил, прижалась к его груди.
«Я чувствую тебя, мой нежный цветок. Помнишь нашу первую встречу? В саду распустились хризантемы…»
И осенью хочется жить
Этой бабочке: пьет торопливо
С хризантемы росу
[30]
.
Молодые самураи вынесли на деревянных подносах кусунгобу
[31]
, с поклоном положили перед каждым приговоренным. И лишь Маэда Тосицунэ получил веер. Сегун счел, что преступление этого самурая самое страшное, поскольку Маэда служил Токугава и предал его.
Веер означал, что, хотя Тосицунэ и позволили сэппуку, его считают слишком опасным, чтобы дать в руки клинок. Самоубийство становилось формальностью, на самом деле это была казнь, но почетная.
Один из представителей сегуна кивнул: пора. Ронины взяли в руки клинки, Тосицунэ поднял веер.
«Прощай, любимая».
Кумико открыла глаза. Хотела бы не смотреть, но не могла. Почему-то ей казалось важным запомнить каждое мгновение жизни и смерти Акира.
Наша жизнь – росинка.
Пусть лишь капля росы
Наша жизнь, и все же…
[32]
Толпа взволновалась и замолчала, замерла в напряженном ожидании. Где-то громко заплакал перепуганный ребенок.
Акира обеими руками занес перед собой клинок, на мгновение застыл и с силой вонзил кусунгобу в живот. Лицо его будто окаменело, ни один мускул не дрогнул, не выдал мучения. Мощным движением ронин взрезал живот слева направо, потом резко дернул вверх, рассекая до грудной клетки. То же проделали остальные приговоренные.
Кумико смотрела, не отрываясь. Душа онемела, налилась болью. От живота Акира отвалился лоскут плоти, открывая багровые внутренности. Ронин бессильно опустил руки, но продолжал сидеть прямо. Один из его товарищей, не выдержав муки, склонился вперед, подставляя кайсаку шею для последнего удара. Помощник размахнулся, одним точно рассчитанным движением отрубил ему голову, оставив ее висеть на лоскуте кожи – полностью обезглавливали только при казни, не при ударе милосердия.
Может быть, кости мои
Выбелит ветер… Он в сердце
Холодом мне дохнул
[33]
.
Вскоре склонился второй ронин и тут же лишился головы. Тосицунэ, глубоко вдохнув, поднял веер, коснулся им живота. Это было знаком: кайсаку поднял меч, и вскоре все было кончено. Никто не увидел, как над головой Маэда возник серый дракон, похожий на кота, и раскрыл потрепанную тетрадь. Никто не слышал, как он прочел сделанную недавно запись: «Маэда Тосицунэ». Никто не заметил, как душа отделилась от тела, плавно легла на оборванные страницы. Дракон захлопнул тетрадь и взмыл в воздух. Он полетел на север, искать для Тосицунэ тело демона. Вечная жизнь, спасение от смерти – Мадара заплатил другу за подаренную свободу.
Один за другим приговоренные просили меча. Акира сидел неподвижно. Непонятно было, жив он или уже умер. Кумико больше не слышала в сознании его голоса.
Люди на площади перешептывались, удивляясь выдержке, редкостной даже для самурая. Представитель сегуна хмурился: на его глазах рождалась новая легенда. Решив прекратить представление, он сделал знак кайсаку. Но не успел тот замахнуться, как раздался громкий хриплый крик, с неба на голову умирающего упал большой черный ворон. Захлопал крыльями, каркнул и снова взмыл в воздух.
Кайсаку с сомнением посмотрел на Акира, коснулся его шеи, махнул рукой: мертв. Толпа разразилась криками, славя мужество ронина, который не позволил убить его чужому мечу.
А над Эдо парил ворон, летел в сторону леса, унося душу Акира, обещанную тэнгу.
Рука девушки сама потянулась к шкатулке, в которой лежал маленький кинжал. Перерезать себе горло, уйти за ним, не чувствовать больше этой дикой боли… Всего одно мгновение – и наступит забытье. Кумико сжала прохладную рукоять.
«Ты забыла свое предназначение, Кумико-сан? – прозвучал в разуме добродушный старческий голос тенко. – Я скоро отправлюсь к Луне, буду бегать в звездной стае. Кто заменит меня? Я готовила тебя в преемницы».
Душу захлестнул настойчивый призыв леса. Пальцы разжались, кинжал с тихим стуком упал на дно шкатулки.
Кайсаку почтительно накрывали тела ронинов белой тканью, уносили в замок. Помост присыпали песком, чтобы впиталась кровь. Толпа понемногу редела – жители Эдо возвращались к своим домам и делам. Увиденное навсегда запомнилось каждому. Десять ронинов получили бессмертие в народных легендах.
Сильные руки слуг подняли носилки Кумико, и они мягко поплыли сквозь толпу. Никто не заметил, как дверца паланкина отворилась, наружу выскользнула чернобурая лиса. Ловко прокравшись под ногами людей, она выбралась с площади и побежала к лесу.
