Он не освоил множество из заклятий новой магии, привнесённой в мир и Поколением Хедина, и предшествовавшими ему. Чародейство пришедшего времени не давалось Отцу Богов, увереннее всего он по-прежнему чувствовал себя с рунами. Руны помогли, от этого никуда не денешься, но вот так же легко и просто, как получилось у Познавшего Тьму с возрождением Ракота, у него не выйдет.
Это плохо, но это так.
Вместо лекарского ножа придётся бить исполинским тараном.
И сколько всего обрушится вместе с тем, что нужно обрушить, ведает один лишь Великий Орлангур.
Что ж, дороги назад всё равно нет, и ледяной страх, что обосновался у него в груди, недостоин Владыки Асгарда. Но избавиться от него он не мог.
И Рандгрид… так и не вернувшаяся из домена Соборного Духа. С валькирией всё было хорошо, не могло не быть, успокаивал себя Старый Хрофт. Он знал это, чувствовал всем существом – Дева Битвы жива и действует. В нужное время она вернётся. Обязательно.
Прогоняя непрошеные и мешающие мысли, Отец Дружин заставил себя вернуться к текущему. Асгард строится. К ритуалу всё готово.
Хедин, Познавший Тьму, никак не проявляет себя.
* * *
Высокий воин в алом плаще, с львиной гривой иссиня-чёрных волос возник рядом с Райной словно бы ниоткуда, однако валькирия этому не удивилась. Сейчас она вообще ничему не удивлялась.
Золотая тропа послушно развернулась перед ней, серая завеса бессильна была противостоять вздымающимся над Мировым Древом потокам свободной Силы. Она не готова была взойти по тропе сама, но смотреть-то ей уже никто не помешает! И в созерцании открывшегося само по себе заключалось такое счастье, такой покой и умиротворённость, что Дева Битвы не могла не поделиться этим.
Вставший рядом с нею, поднявшийся сюда к ней не мог быть не кем иным, как братом. Даже нет, ещё ближе. Одним с ней существом, открывшим для себя блаженство созерцания Престола. Истинного Престола, слабыми и мутными отражениями которого являются все остальные троны Упорядоченного, где бы они ни возвышались.
Золотая тропа вела к нему, минуя последние врата и последнюю стражу архонтов. И там, в страшной вышине, наступал конец всех путей, кольцо всех дорог, последняя цель и последний приют – Престол Бога, Бога Истинного, сотворившего всё Сущее, потому что иначе существовать Он просто не мог.
Его Слава и Его Сила, Его Сияние и Его Тень. Всё, взятое совокупно, соединилось в Престоле, влекомом сказочными существами. Он разом и движется, и пребывает в покое, и око Творца вечно на нём, с любовью и заботой следит за оставленным позади Упорядоченным. Оно как ребёнок – миг рождения, и новая жизнь уже неподвластна никому, новая душа явилась в мир.
«Он ушёл. Остался Престол, как напоминание тем, кто сможет подняться достаточно высоко, о том, Кто сотворил Упорядоченное, как велики мощь и слава Его и как мелки наши собственные свары. Око Творца смотрит на нас, оно полно заботы и лёгкой грусти, ибо Он сам добровольно наложил на себя запреты – предоставив Упорядоченное его собственной судьбе».
Но Престол был живым, не просто застывшим в извивах прихотливой резьбы мёртвым памятником Его величию и напоминанием всем, откуда началось и откуда пошло Упорядоченное.
Престол был силой сам в себе. Он не правил, не отдавал приказов, не карал и не вознаграждал. Он оставался вечной истиной, сокрытой за порогом смерти, для тех, кто найдёт в себе силы пройти великой тропой и увидеть, какими только достойно быть силе и славе.
И было что-то ещё, неуловимое, ускользающее, как тёплый летний луч, скользящий по поверхности прогретого пруда, кишащего простой, безыскусной жизнью. Что-то… человеческое, совершенно не божественное. Божественное ушло – за пределы Упорядоченного, в Хаос. Чем стало оно там – неведомо, чем обратилось? И то, что осталось здесь, ни во что не вмешивающееся, не повелевающее никакими армадами и ордами, словно бы грустило по ушедшей навсегда части, и – ждало возрождения.
Да, именно так, вдруг осознала валькирия.
Престол оставлен как залог Его грядущего возрождения – или возвращения. Когда произойдёт великая трансформа, Творец вновь восстанет во всей славе Своей и двинется дальше, в бездонный Хаос, чтобы там тоже смогли бы жить, дышать, любить, ненавидеть живые, свободные существа. Их жизнь – вот высшая ценность. Творец творит, чтобы они жили, разрушает, гасит, растрачивает Себя, чтобы дать через это смысл и силы бесчисленным мириадам живых созданий, разумных и нет, чтобы дать им испытать всё, именуемое «жизнью».
Райна стояла, ощущая спиной крепкую грудь брата-воина, прозвание которого было для неё сейчас совершенно неважным. Каждый, кто достиг того же, что и она, становился ей братом.
Смотреть на Престол она смогла бы вечно. И никакие архонты, вставшие на её пути по золотой тропе, уже не смогли бы помешать.
Творец должен возродиться. Может, для таких, как она, для смотрящих глазами плоти, Он примет понятный и воспринимаемый облик. Быть может, таким, как она, покажется, будто Он явится и воссядет на Престол, после чего двинется прочь из Упорядоченного торжественной и величавой процессией, но это будет лишь то, что увидят наши телесные очи.
А что потом случится с Упорядоченным – уже не так важно. Время прекратит течение своё, и жизнь прекратится, чтобы начаться вновь уже в другом Упорядоченном, лучше и прекраснее прежнего.
Но пока она стоит, счастливая, на вершине Мирового Древа, рядом с новообретённым братом, и лицезрит Престол.
* * *
Башни Асгарда поднимались прямо на глазах. Маг Скьёльд и впрямь оказался незаменимым помощником. Всякое дело у него спорилось – возводить ли хитроумные подъёмники, гнать ли из далёкого Хьёрварда караваны с неподатливым камнем северных скал, или пусть даже и обеспечивать всех строителей свежим пивом.
Круг рун замкнулся вокруг крепости асов. Всё было готово к последнему обряду – вот только с равнин Рогхейма пригонят стада быков и коней.
Старый Хрофт всё больше времени проводил в гордом одиночестве, если не считать Фенрира. Огромный волк мало-помалу осваивал издревле присущую ему, прямому наследнику Локи, способность менять облик. Далеко он не продвинулся, но, во всяком случае, научился превращать себя в волка обычных (ну, или почти обычных – холка в рост человека) размеров.
Часто Фенрир устраивался у ног О́дина, ничуть не смущаясь, как бы подчинённой позой. Иногда клал тяжёлую лобастую голову Хрофту на колени, и всё это – молча.
Похоже, он простил Старого Хрофта за долгое своё заточение.
– Нам ведь с тобой ещё сражаться в день Рагнарёка, ты не забыл? – не выдержал как-то раз Отец Дружин, когда волк в очередной раз утвердил собственный подбородок на его коленях.
– Нами в тот день станет сражаться с собой сама Судьба, – напыщенно провозгласил сын Локи. – Нам не следует роптать. Мы будем как меч и копьё, не более того. Меч разрубит копейное древко, но и сам сломается о его наконечник. Здесь нет больше места чувствам, дядя. Мы лишь исполним своё предназначение – сразим друг друга, как положено героям. – Фенрир поёрзал, устраиваясь поудобнее. – Но пока, коль мы возрождаем Асгард, не вижу надобности в суровостях.
