– Как таковой эффект нет. Не материализуются желания вдруг. Статист думать о карандаше – не появился карандаш. Исследовали объект на излучения – без ответа, не излучает. На горячо и холод не реагирует. Внутри тоже ничего, пористый, как шоколад с пузырями. Не представил научный интерес.
– Но откуда тогда столько историй про чудесные свойства артефакта? Про выздоровление от рака, про внезапное богатство, про счастливое спасение от смерти?
– Рак? Да, про рак было, – кивнул Эрих. – У статиста дочь раком была больна. После опыта вылечили.
– Ну!
– Но еще до опыта информация быть, что доброкачественна опухоль. Ее бы и так вылечили, без контакта с объектом.
– Ну а ты сам-то что думаешь? – не сдавался Игорь. – Ты же с Зоной плотно работаешь, знаешь на что она способна.
– Да, – Фишер окинул взглядом окружающую черноту. – Зона способна на много.
– И на чудеса?
Эрих рассмеялся.
– Игорь, а что есть Зона, как не чудеса?
Небо потихоньку светлело, занимаясь золотистым на востоке. Уже можно различить черты лица сидящего рядом, изломанные верхушки далекого леса, контуры растянувшихся над головой облаков. Где-то вдалеке громко застрекотало, защелкало и стихло, словно испугавшись собственной смелости. На дальней стороне поля прошагал ярко-голубой дугой «веселый призрак», теряясь в подлеске. Потянуло утренней прохладой. Пришлось сходить к рюкзакам за свитерами.
До конца смены оставалось минут сорок, когда Игорь заметил движение у забора, метрах в двухстах от них. Кто-то продирался через кусты, падая и поднимаясь.
– Эрих! – толкнул он задремавшего немца. – Смотри!
Фигура вышла к полю и превратилась в худого человека, устало бредущего вперед. Его руки безвольно болтались вдоль тела, голова понуро опущена. За спиной мотался рюкзак.
– Будить? – встрепенулся немец.
– Нет, погоди, – остановил его Фомин. Он догадался, кто перед ними.
Человек приближался, и казалось, что он вот-вот упадет, до того обессиленно он выглядел. В серых предрассветных сумерках его лицо, как и одежда, казались почти черными, без светлого проблеска. Даже на месте глаз зияли темные провалы, в которых не отражалось ничего. Когда Игорь направил на человека луч фонаря, тот не остановился, не удивился и не попытался прикрыться руками. Он был давно мертв, и ему было плевать на бьющий в лицо свет.
– Муляж, – сказал Игорь. – Жмур.
– Оболочка, – понимающе кивнул Фишер. – Я читать исследования по ним. Хорошо, что их мало. Зрелище не для нервов.
– Да, совсем не для нервов, – Фомин сделал шаг навстречу бредущему мертвецу, стараясь разглядеть хоть какие-то детали. Но тот был настолько грязным, что разобрать ничего не удалось. Впрочем, и без того понятно – какой-то сталкер-неудачник, которого угораздило умереть в Зоне. Куда он теперь направляется? Домой? Или все еще за тем артефактом, до которого при жизни так и не дошел?
– Знаешь, почему их почти не видно в городе? – спросил Игорь Эриха, глядя в спину уходящему прочь муляжу.
– Их не пускают военные? – предположил Фишер.
– Как-то летом я работал… с одним человеком. Работал недолго, неделю или две. Тогда с деньгами было совсем худо, поэтому приходилось браться за все подряд, – Игорь взял из рук немца чашку, сделал глоток кофе. – Работа заключалась в том, чтобы сжигать муляжи.
– Как это? – не понял Фишер.
– Что-то вроде службы санитарного надзора. Одни бродячих собак отстреливают, другие тараканов морят. Мы вот муляжей сжигали. Придет такой вот жмур к себе домой, а его там никто и не ждет уже давно. А он пытается жить как жил, телевизор смотрит, на кухне сидит, в окно смотрит. Только мало кому понравится вид сидящего на кухне мертвеца, верно? Пусть это и папаня, или брат, или еще какой родственник. Кто-то сразу их к нам приводит, кто-то спустя время, когда терпение заканчивается. И деньги платят, чтобы мертвяк назад не вернулся. А как их заставить не возвращаться, если они уже и так мертвы? Хоронить без толку, вылезут. Только рубить на куски. Или сжигать. Рубить долго, потому соорудили большую печь, вроде крематория, туда и запихивали жмуров этих.
Немец смотрел во все глаза, сжав губы. Фомин, сам не зная зачем, продолжил:
– А муляж этот горит, но пытается выбраться, царапается с той стороны, мычит. Он домой хочет, телевизор смотреть и у окна сидеть. Потом затихает. Мы пепел собирали и кому надо урну сооружали погребальную. Правда, мало кому они были нужны.
Замолчал, допивая горький напиток.
– Печально, – хрипло сказал Эрих упавшим голосом. – Как-то бесчеловечно.
– Это Зона, тут свои понятия о морали, – горько усмехнулся Фомин.
И обернулся, почувствовав, что за спиной кто-то стоит.
– Спокойно, это я, – положил ему руку на плечо отчим, подошедший так тихо, что ни Игорь, ни Эрих не услышали. – Идите спать, я подежурю. Не спится мне, зуб болит.
Игорь немного помедлил, но все же поддался искушению. За ним пошел спать и немец, что-то бормоча на своем.
Новосибирская Зона Посещения
29 января 2016 года
– Я точно тебе говорю, в вещах кто-то копался, – прошептал Гоша, оглядываясь на копошащегося у «калоши» Востока.
– Чего тут гадать-то? – сказал Игорь. – Либо отчим, либо Ряба. И искали известно что.
– Может, предъявим? – предложил Семен.
– Чего ты им предъявишь-то? Не пойман – не вор. К тому же ничего не пропало, – отмахнулся Фомин. – Нет, давайте подождем, понаблюдаем.
– Ладно, – согласился Старцев. – Только есть еще одно, Игорян. Мы, пока с Чесноком дежурили, кое-что заметили… Короче, идет кто-то за нами.
– Кто идет? – удивился Фомин.
– Не знаю.
– Мы огни увидели ночью, как от фонариков, – вступил в разговор Гоша. – Вон там, за холмом. Сначала двигались в нашу сторону, потом пропали. Я так думаю, заметили нас.
– С чего вы взяли, что это за нами идут? – склонил голову Игорь.
– А с чего бы им прятаться? – резонно возразил Гоша.
– Да мало ли! Тут человек человеку – волк. А точно люди? Может, аномалия?
– Точно люди, – кивнул Семен.
Фомин хмыкнул, задумчиво почесал начавшую лезть щетину.
– Надо быть внимательными, – подытожил он. – Если это проделки отчима, то мы должны быть готовы.
Друзья закивали. Семен сказал:
– Есть у меня идея как узнать идут или нет за нами.
Они отошли от забора, куда ходили «до ветра», вернулись к лагерю. Все уже было готово к отбытию, ждали только их. Невыспавшийся немец сидел нахохлившейся птицей, завернувшись в одеяло. Ряба, ни с кем не делясь, жевал батончик шоколада. Восток что-то подтягивал в салоне гравиплатформы.
