В следующий момент в нем сработал механизм аварийного открытия дверей, активированный изнутри. Створки разъехались в стороны, и на платформу вышел Борланд.
– Быстро! – приказал он. – Все бежим в тоннель! У нас несколько минут, прежде чем аномалии снова проявятся.
Он глянул на Ореха, чуть улыбнулся и тут же перевел взгляд ему за спину.
– И еще у вас потоп, – добавил он. – Чем вы тут занимались, что Всевышний решил наслать на вас сразу и потоп, и меня?
5
Белка, Одесская область
8 декабря 2008 г.
17:21
Отхлебнув чаю, участковый вытер губы салфеткой и отломил половинку печенья. Глядя на него, Виталька задумался, бывал ли тот у них в гостях раньше. Если да, то должен был оценить сам факт наличия в доме салфеток. Как и заметить новую, чистую скатерть, свежие шторы и многое другое, чем Виталька облагораживал жилище, вот-вот грозящее стать чужим.
– Значит, так, Виталий, – сказал милиционер. – Ты должен понять две вещи. Первая: я пришел не как знакомый дядя в погонах, а как дознаватель. Твой отчим сейчас в очень плохой ситуации. Нам с тобой надо прояснить некоторые моменты, чтобы знать, возбуждать уголовное дело или нет. Он избил подростков. Пусть вы все мните себя взрослыми – поверь, ваше мнение тут ничего не решает.
Виталик тупо помешивал ложкой чай в кружке, глядя в одну точку. Он старался не пропустить ни единого слова.
– И вторая вещь, – продолжал участковый. – Есть ряд смягчающих обстоятельств. Не панацея, но все же есть. Прежде всего, Василий утверждает, что он тебя защищал от пятерых гопников. То есть тебе угрожала опасность, а на твоем лице я вижу следы физического насилия. Это аргумент в вашу пользу. Только не говори, что с лестницы упал, – я просто выплесну этот чай тебе в рожу.
Виталик молчал.
– Кроме того, серьезных правонарушений за твоим отчимом не замечалось. Ключевое слово тут – «серьезных». Семья ваша однозначно считается неблагополучной. Вася любит приложиться к бутылке, это все знают. Но то не особо важный аргумент в наши времена. На момент нападения он точно был трезв. Главное, что у него на иждивении находится один несовершеннолетний крепкий орешек, не имеющий иных родственников. Крепкий ведь, да?
Ничего не ответив, Виталька чуть покраснел. Участковый откинулся на спинку стула.
– И есть еще пункт, – вымолвил он. – Говорят, ты что-то ему сказал насчет его погибшего сына. Это так?
Виталик кивнул.
– Что именно ты ему сказал?
– А это важно?
– Очень важно. Здесь очень бы пригодился фактор аффекта. Но нужно установить очередность. Мужики путаются в показаниях. Кто-то утверждает, что ты сказал Василию, что его сын его бы презирал, затем ты подскочил к нему и ударил. А кое-кто другой говорит, что это избитые пацаны начали выкрикивать непристойности про Сергея, чем оскорбили его светлую память и взбудоражили твоего отчима так, что тот перегнул палку. И ты попытался его остановить, взывая к уважению к памяти Сергея, чтобы твой отчим не убил малолетних дебилов на месте. Я вот не пойму, где тут правда. Ты мне не поможешь?
Залпом допив чай, Виталик встал, повернулся к раковине и принялся мыть кружку. На милиционера он не оглядывался. Он точно знал, что не было «кое-кого другого», кто предоставил бы такую трактовку событий. Но намекнуть участковому на эту мысль означало отправить отчима в места не столь отдаленные.
– Что-то припоминаю, – уклончиво сказал он. – Он не любит, когда кто-то рядом плохо отзывается про Серегу. Сразу закипает и себя не контролирует. Делает все, что в его силах, чтобы сдержаться. Но тут уж смотря по ситуации. Если, скажем, кто-то провоцирует и угрожает его семье, тем, кто еще жив…
– Достаточно, – кивнул участковый. – Я понял. Хорошо. Всего этого может оказаться достаточно, чтобы Василий сегодня же вернулся домой. А может и не оказаться. Я могу отказать в возбуждении уголовного дела, если буду уверен, что родители пацанов не нарисуют жалобу наверх. Тут уже как фишка ляжет. А нарисовать они могут, без вопросов. Даже не потому, что имеют право, а потому что им это выгодно. Ходят слухи, что столичные скоро начнут строить на перевале ипподром. Недвижимость тут сильно в цене подскачет, похлеще лошадей. Если Ваську застегнут, то в доме и на прилежащем к нему участке останешься только ты. А так как тебе нет восемнадцати, на тебя быстро оформят попечительство. За три года до совершеннолетия тебя выжмут и превратят в тряпичную куклу. А после и веревочки обрежут, отправив в свободное плавание по реке. Ты понимаешь меня?
– Понимаю.
– Словом, я пишу про аффект. И еще. Нам всем бы очень помогло, если бы вдобавок оказалось, что пацаны угрожали Василию ножами.
Виталик вернулся на свое место, чтобы скрыть дрожь в коленях.
– Какие ножи? – спросил он.
– Да вот не знаю какие, – пожал плечами дознаватель. – Вроде бабки, что через дорогу картошкой с медом торгуют, видели, как что-то там в лучах блестело. А может, показалось. Или попросту врут.
– Так на месте были ножи или нет?
– Не было. – Участковый пристально смотрел на парня. – Хотя мужики твердят, что были. Но они ведь хотят, чтобы Ваську выпустили, так ведь? И не заинтересованы в том, чтобы помогать молодым оленям избежать наказания. Им с ними в одном классе не учиться. Времена сейчас сложные, у поколений пропал общий язык, работы нет, погода паршивая, заняться нечем… Кто знает – вдруг мужики не врут, и у ребят и впрямь были ножи?
– Это уже разбой получается, – заметил Виталька.
– Так точно. Разбой. И, что интересно, это сразу сняло бы с Васьки все обвинения. А пацаны встанут на учет. Или же окажется, что ножей и в самом деле не было, мужикам все привиделось, и судьба твоего отчима будет зависеть от достаточности других смягчающих факторов. Ну, так что?
– Что «что»? – спросил Виталька.
– Ты точно никакого оружия на месте драки не видел?
– Нет.
– Ты уверен, что их там не было?
– Я не сказал, что их там не было. Я говорю, что не уверен. Солнце било в глаза, когда я лежал на земле, глаза опухли от фингалов, я ничего не соображал. А когда пацаны заорали, что мой покойный брат был не очень хорошим человеком, я и вовсе взбеленился. Но сделать ничего не успел – мужики оттащили моего отчима, а парни уже лежали.
Дознаватель с досадой облизнул губы и хлопнул по столу.
– Ясно, – сказал он и полез в свой портфель, откуда достал пачку бумаги и шариковую ручку. – А теперь еще раз, в письменном виде…
Когда участковый ушел, Виталька добрел до своей кровати и без сил повалился на нее, зарывшись лицом в подушку. Так он лежал, казалось, целую вечность. Его то и дело одолевали видения. Сводный брат стоит рядом, в военной форме, с улыбкой космонавта на загорелом от свежего воздуха лице, держа фуражку крепкими от ежедневной работы руками, знавшими и древко лопаты, и цевье винтовки. «Я горжусь тобой, братишка», – говорит он, и черты его лица приобретают странное, немного нелепое выражение, словно Сережа знает некие тайны мироздания, доступные лишь мертвым…
