– Не только потомки, – криво усмехнулся Воронок. – Есть такие, что с самой Катастрофы так и живут. А что им? Они не обращаются. До нас им дела нет, только кожа мутов нужна. Раньше я верил сказкам, что они там лекарство изобретают… Только чушь это все. Раньше и лекарства нам привозили, и сахар, и еще кое-что, а теперь нет. Значит, не умеют сами делать.
– Дичают! – разочарованно кивнул Максим. – Не так быстро, как мы, но тоже дичают.
– Мы?! – Сержант обиделся и поднялся. – Это ты одичал, а у нас все по правилам! Знаешь, я все же о тебе доложу Храмцовой. Не по душе ты мне, все куда-то в сторону смотришь. Не нужны нам такие. Ну-ка, за работу! Всех касается!
И арестанты вернулись к починке насыпи. Лениво орудуя лопатой, Максим поглядывал то на конвойных, то на сержанта. Если Воронок исполнит свое обещание, то ничего хорошего его не ждет. Даже сегодня он совершенно случайно оказался так далеко от Базы, в обычные дни даже за мутобоями-арестантами присматривали куда строже. Значит, сейчас или никогда? Максим взвесил в руке лопату и зло оскалился – такой даже человека не оглушить! А у конвойных – самопалы, стволы которых смотрели в стороны от рабочих, как раз туда, куда пришлось бы побежать Максиму, если он решится. Воронок оглянулся на него через плечо, в глазах его вместо обычного добродушия была только злость. Он что-то сказал начальнику конвоя и снова кивнул на Максима.
«Нельзя ждать! – сообразил пленник. – Как бы не было трудно и опасно, ждать нельзя! Я слишком долго ждал в Цитадели и едва не поплатился за это. Если сегодня вернусь в Базу, мне уже не выбраться».
Паровик, закончив разгрузку, медленно покатил назад. «Чистые» боялись разгоняться на ремонтируемом участке, и перед мостиком железное чудище еще сбавило ход. Воронок, ни слова не сказав, столкнул Максима с насыпи. Сделав вид, что сильно ушибся, Максим прикрыл лицо рукой. Ему нужно было справиться со страхом. Паровик был огромен, а люди, что управляли им, больше были похожи на какие-то машины… Но медлить было нельзя. Он еще раз вспомнил зиму в Цитадели – тогда он просто испугался уйти, и был за это жестоко наказан! Второй раз такого нельзя было допустить.
Резко разогнувшись, Максим ударил железным кантом лопаты Воронка в лицо и кинулся вверх по насыпи, к катившемуся по мостику паровику. Сзади тут же закричали, им ответили из железного экипажа. Будто бы что-то тяжелое просвистело над самым плечом, но Максим, ни на что не обращая внимания, подбежал к паровику и повис на железном боку, уцепившись за присмотренные выступы.
– Они хотят напасть! – закричал он во всю глотку, поджимая ноги повыше: казалось, их сейчас отрежут тяжелые колеса. – Они решили напасть на вас, отнять паровик!
– Боевая готовность! – раздался сверху знакомый глухой голос. – Скорость «на два», готовиться к «на три»! При движении зараженных – огонь из всех стволов!
Паровик снова тяжело вздохнул и колеса его окутались паром, в котором утонул и Максим. Машина ускорила ход, и он зажмурился от страха, прильнув к ее теплому боку. Конечно же, мутобои не решились бежать следом, так же, как не могли сделать ни единого выстрела в сторону «чистых». Постукивали внизу колеса, ветер, все сильнее дувший в ухо Максима, развеял пар. Когда он осторожно открыл глаза, насыпь внизу убегала куда-то назад со скоростью, показавшейся Максиму огромной. Мостик, конвой и арестанты остались уже далеко позади, не слышно было даже их голосов. Он поднял голову, и вовремя: из окошка высунулся «чистый» и теперь целился в Максима из какого-то оружия с маленьким луком, укрепленным на деревянном прикладе. Беглецу показалось, что он увидел глаза «чистого» сквозь пугающие очки, и в глазах этих была его смерть. Вскрикнув, Максим разжал руки и покатился вниз по насыпи. Из паровика ему что-то крикнули, но машина ехала быстро, и слов он не расслышал. Вывихнув плечо от первого же удара, он, переворачиваясь, съехал по заросшему травой гравию с насыпи и распластался на земле, полуоглохший и ошеломленный.
«Бежать! – приказал Максим самому себе. – Идти, ползти, но как можно скорее! Мутобои не простят, они попытаются догнать тебя!»
Со стоном поднявшись, он захромал в сторону березовой рощи, с каждым шагом ускоряя ход. Побег удался, он всех провел, и ощущение победы придавало сил. У первых деревьев он смог перейти на бег и бежал долго, не думая о будущем и не оглядываясь.
Эпилог
Он вышел на берег перед самым закатом, как и планировал. Солнце готовилось скрыться под водой где-то далеко на западе. Максим притаился в кустарнике неподалеку от воды и даже прижал горсть пахучей травы к носу, чтобы не выдать себя человеческим дыханием. Муты не просто могли быть рядом, они действительно были повсюду на берегу. Но до сих пор Максиму везло – все те примерно сорок дней, что прошли с момента его побега от мутобоев. Он пытался вести счет времени, но часто забывал от усталости, оставил ли метку на стволе. Потом ему и вовсе пришлось сменить убежище.
Их летнее путешествие с Валькой и Аллой научило его многому, хотя бы тому, какой травой можно попытаться отбить запах или как сделать сосуд для воды из кишок убитой твари. Но теперь задача была серьезнее: чтобы плыть через море, нужна была лодка. Судьба подсказала ему решение еще на гауптвахте, и страницы, вырванные из с трудом прочтенной тонкой книги, с тех пор всегда лежали за пазухой. «Байдарка!» – повторял себе Максим, засыпая по вечерам и просыпаясь на рассвете.
Каждый день, что он провел у мутобоев, Максим понемногу расспрашивал о выделке кож. Но знать – не значило уметь. А как спрятать выдубленную кожу с трудом выслеженной и убитой твари от его сородичей, которые, если найдут, тут же разорвут ее на части и сожрут? Сначала его преследовали неудачи. Но Максим стал упрям, как каждый, у кого нет пути назад. То, что он совершил за эти сорок дней, было почти невозможно, но вот – он жив, и у него есть байдарка. Она даже могла держаться на плаву, хотя Максим не мог быть уверен, что выстроенная его руками из кожи мутов и деревянных перемычек посудина сможет продержаться долго. Но ждать больше было нельзя, начинались заморозки. Без костра Максим долго не протянул бы, а муты из этих мест никогда не уходили зимовать на юг.
Он подул на озябшие пальцы. Море было холодным, серым. Прав ли был Новосиб, считая, что только на островах, отделенных морем от населенной мутами суши, могли сохраниться люди, имеющие возможность спокойно жить и готовиться однажды вернуть старый мир? Максим не знал этого, но не жалел о своем выборе. Пусть Валентин и Алла счастливо доживут свой короткий век в общине мутобоев, он искренне желал им счастья. Но сам он никогда не смирился бы с этой удобной, сытной тюрьмой. Однажды почувствовав вкус свободы, он уже не мог его забыть. Только свобода, только движение давали надежду. На что именно он надеется, Максим тоже не знал, но иногда ему снились удивительные сны. В этих снах люди были «чистыми», не боялись обратиться в мутов и в то же время не отгораживались от мира масками и бункерами.
Уже больше половины солнечного диска скрылось в море. Где-то вдали, будто провожая светило, завыл мут. Кажется, это была самка: их голоса тоньше и иногда выражают что-то еще, кроме злобы и тоски. Вынужденный бездействовать, в то время как его сердце бешено колотилось, Максим проверил припасы. Две кишки с пресной водой. Еще дядя Толя говорил, что соленую воду нельзя пить долго, от этого болеют. Соленое мясо, завернутое в горькую зелень. Максим не был уверен, что все сделал правильно, но надеялся, что хоть несколько дней пища не протухнет. А еще больше надеялся, что его лодочка не развалится за то же время или что его не накроет большой волной, что иногда случается в море, и что однажды он увидит на горизонте сушу… Еще у него был кулек из коры с солью, той, что он кое-как выпарил из морской воды, и каменный топор, его единственное оружие. Поверх всего этого добра лежало весло, такое, как было изображено в книге. Только час назад Максим сообразил, что стоило бы сделать и запасное, на случай, если весло упадет в море, но прогнал от себя эту мысль: уже поздно что-то менять.
