Барон со свитой вскоре достиг постоялого двора – довольно большого трехэтажного здания желтого цвета, испещренного множеством мелких трещин. У Виктора создалось впечатление, что ан-Орреант здесь часто останавливался, потому что трактирщик встретил барона как родного и все время приговаривал, что безумно рад и специально держал места. Возможно, для кого-то места специально и держались, но Антипова вместе с большей частью остальной челяди поселили в одной-единственной комнате. После того как на полу расстелили матрасы, набитые сеном, там не осталось места даже для того, чтобы нормально ходить.
Виктор не стал задерживаться в здании. Он вышел во дворик, наслаждаясь свободой. Его никто не трогал, пока что никто не давал никаких поручений, только Мареса, проходя мимо, ненадолго остановилась и сказала:
– Мой будущий муж не такой уж и старый, Ролт. Может быть, он мне даже понравится. Со временем.
– Если бы был старый, то у него просто могло бы не хватить времени, чтобы понравиться, – отозвался Антипов, с сочувствием взирая на баронскую дочку. – Идеальный вариант.
– Странный ты, – заметила девушка, отворачиваясь и переводя взгляд на суетливую разгрузку телеги во дворе. – Я бы еще поговорила с тобой, но сейчас тороплюсь. Отец хочет узнать, прибыл мой жених или еще нет.
– Наверняка прибыл, госпожа, – ответил Виктор. – Вы ведь этого не хотите? Очень сильно не хотите? Всей душой? Значит, точно прибыл. Таков закон мироздания.
Мареса удивленно посмотрела на Ролта и, покачав головой, отправилась восвояси. Антипов еще немного постоял перед крыльцом, состоявшим из двух широких, но невысоких ступеней, а потом, решившись, двинулся прочь. У него был план.
Не зная местности, Виктор решил придерживаться лишь главных улиц. Чтобы не заблудиться. Он прошел мимо какого-то здания, выкрашенного в красный цвет, затем миновал небольшой сад с деревьями-гигантами, принадлежащий, видимо, владельцу особняка, спрятанного в глубине, не стал задерживаться ни у вывески с изображением обуви, ни у какой-то лавки, торгующей непонятно чем, а остановился лишь у рисунка кружки на фоне щита, намалеванного прямо над дверью, сколоченной из крупных досок. Немного помедлив, Антипов осторожно толкнул эту дверь и вошел внутрь.
Он оказался в довольно большом зале, заставленном столами и скамьями. Слева располагалась стойка, за которой сидел краснолицый трактирщик в черном фартуке, подперев подбородок рукой. В самом зале посетителей почти не было, если не считать парочки солдат в кожаных куртках и пьяницы в лохмотьях, примостившегося в самом дальнем углу.
Виктор направился к стойке. Трактирщик внимательно следил за новым посетителем, и по мере его приближения поза «бармена» менялась. Сначала рука, прежде подпирающая подбородок, схватила какую-то тряпку, вторая рука подтянула кружку, и когда Антипов достиг цели, трактирщик уже вовсю протирал кружку означенной тряпкой. Выражение его лица стало сосредоточенным, словно у человека, долго и безропотно несущего бремя тяжелого долга перед лицом общественности.
«Мне же с ним как-то заговорить нужно, – подумал Виктор. – И лучше всего сделать это правильно. Иначе придется искать другого собеседника. А как здесь общаются с трактирщиками? Ролт этого никогда не знал. Ну ладно… В конце концов это обычный бармен».
– А есть ли пивко, хозяин? – радостно воскликнул Антипов, приблизившись к гладкой деревянной стойке, уже давно утратившей свой естественный цвет и сейчас казавшейся темно-серой и блестящей. – Такое… позабористей! С пенкой. На которую дуешь, а она летит хлопьями!
Бывший студент, широко улыбаясь, даже изобразил руками, как должна лететь упомянутая пенка.
Во взоре трактирщика мелькнула непонятная печаль. Он бросил быстрый взгляд на солдат, чье внимание было привлечено воплем посетителя, потом – на пузатый светло-коричневый бочонок, стоящий поблизости, и по тому, как потускнели его глаза, Виктор догадался, что нет, пенки не будет.
– А… э… не угодно ли господину вина? – поинтересовался трактирщик тихим голосом. – Пиво-то закончилось.
– Как закончилось?! – тут же воскликнул один из солдат, обладатель не только окладистой бороды, но, по-видимому, и феноменального слуха. – Мы заказывали два кувшина, а ты принес пока что только один!
«О, – подумал Виктор, – похоже, доверительный разговор не состоится».
Суетливость трактирщика усилилась. Судя по выражению его лица, он был уже готов впасть в отчаяние, но огромным напряжением воли сумел взять себя в руки и закричал:
– Так один кувшин-то остался. Ваш! А окромя него, ничего нету!
– А, – успокоенно произнес солдат, – тогда ладно.
Трактирщик вздохнул с облегчением.
– А что этот вот о пенке говорил? – спохватился второй служивый, черноволосый крепкий парень без бороды, но с трехдневной щетиной. – Что-то я не припомню, чтобы когда-нибудь пил у тебя пиво с хорошей пенкой.
– Точно! – подхватил первый. – У этого пива пена слабовата. Не такая, о которой парень говорил.
Взгляд трактирщика сделался печальным и философским. Такой взгляд часто бывает у поэтов, выпивших лишнего, или у карманников, пойманных с поличным, которых вот-вот будут бить всем миром. Если бы Виктор знал, какую боль он причинил своим вопросом, он наверняка спросил бы чего-нибудь другого. Но бывшему студенту было невдомек, что в Парреане существовала одна-единственная пивоварня, владелец которой уже давно выжил всех конкурентов, пользуясь своими связями, и установил монополию. Из этой пивоварни пиво отнюдь не самого лучшего качества поступало в городские трактиры, где качество напитка еще больше ухудшалось стараниями на местах. О последнем нужно сказать особо. Парреан и многие окрестные города находились под полным влиянием бога виноделия Зентела. Тот не только разрешал, но и поощрял изготовление вина. А вот иные спиртные напитки были либо под запретом, либо их производство тщательно регламентировалось. Например, на пивоварение в окрестных землях нужно было получать разрешение жреца. И усилиями местного монополиста это разрешение существовало в единственном числе – у него. Что наносило качеству пива прямой ущерб. Это же касалось и баронов, но те просто игнорировали подобные нелепые требования, потому что на своих землях обладали абсолютной властью и в лучшем случае ограничивались лишь покаянием. За все сразу.
Впрочем, о муках трактирщика Антипов частично догадался.
«На треть разбавляет, шельмец, – подумал он, наблюдая за бегающими глазками собеседника. – Смотри-ка, еще больше покраснел. Неужели наполовину разбавляет?! Нет, не может быть. Должно же быть у людей хоть что-то святое!»
– А… – открыл рот трактирщик, глядя на солдат, чьи лица выражали все большую и большую заинтересованность происходящим. Он метнул быстрый взгляд на посетителя, стоящего перед ним, и Виктор прочитал его мысли, словно они были написаны на невысоком потном лбу:
«Эх, если бы этот тип свалил куда-нибудь, я сумел бы объяснить двум недотепам, что произошла ошибка и что у меня отличное пиво. Но ведь этот негодяй, похоже, знает в нем толк. Если буду оправдываться, он устроит скандал. Видимо, это приезжий или даже слуга одного из баронов. У них-то другое пиво. А кому поверят солдаты? Мне или ему? А если он попробует мое пиво, а потом приведет дружков, чтобы они подтвердили, что пиво дрянь? И изобьют меня прямо здесь… у солдат с этим быстро… я даже стражу кликнуть не успею… а если и успею, то она еще присоединится. Даже если не изобьют, репутации конец. Потом хоть закрывайся. И почему я должен страдать за всех? Все ведь разбавляют! Все!»
