Серёга не смог бы объяснить, откуда взял фантастические сведения про жизнь после смерти, — они придумались как‑то сами собой, чтобы сломить Шамса психологически. В тот миг Серёга был уверен, что проживёт две с половиной секунды после смерти и прострочит Шамса из автомата, и даже захотел, чтобы его убили, а он уже мёртвый застрелил бы Шамса — и таким образом восторжествовал бы над этим козлом. Но Шамс понял, что Серёга, убив его, достигнет своей цели — накажет, а вот он, убив Серёгу, своей цели не достигнет — не спасётся. И Шамс медленно опустил автомат.
В небе над развалом гулко заклокотало. На мгновение заслонив солнце, блистая полупрозрачным диском винта, в вышине как‑то очень увесисто проплыл тяжёлый боевой вертолёт, а за ним, левее и выше, — другой.
* * *
К грузовику они пробирались со всеми предосторожностями — сгибались почти вдвое, прятались за камнями, перебегали через лунный свет из тени в тень. Серёга держался поблизости от речки, чтобы шум бурунов заглушал звуки движения, но всё же не выходил совсем на берег, чтобы караул «духов» (если, конечно, «духи» выставляли караулы) не заметил тёмные фигуры солдат на фоне потока, бегуче отблёскивающего под звёздами.
— Легче вообще на карачках ползти, — запыхавшись, прошептал Немец.
— Это вариант, — согласился Лихолетов.
Герман думал, что Серёга даже ночью не снимает очки‑«хамелеоны», понты — они всегда понты; чёрные стёкла придавали Серёге непроницаемый и самоуверенный вид оккупанта и коммандоса. Но Лихолетов очки снял, и оказалось, что лицо у него простое и наглое, как у вора или бабника.
Пробираясь к грузовику, Серёга и Герман отлично видели среди скал пещеры «бородатых». Небольшие походные очаги или примусы освещали эти пещеры изнутри, словно летние эстрады‑ракушки в советских парках. На неровных багровых сводах шевелились тени людей, сидящих возле огня. «Бородатые» негромко переговаривались, лязгали железом, курили анашу.
— Пещеры — это кяризы? — тихо спросил Герман.
В дивизионном городке Шуррама «деды» рассказывали жуткие истории про афганские кяризы — глубокие шахты‑колодцы, выводящие в систему подземных галерей‑водотоков. В этих подземельях «духи» прятали арсеналы; из тихого колодца посреди советского лагеря могла внезапно вылезти целая армия басмачей с ножами и пулемётами. «Шурави» сразу взрывали кяризы.
— На шиша тут кяриз, если речка рядом? — ответил Серёга. — Башкой‑то работай. Кяризы — на равнине, где сухо, где степи и пустыни. А здесь так, просто норы. «Бородатые» любят норы копать, потому что строить не умеют.
— Кишлак‑то построили, — возразил Немец. — Зачем им эти норы?..
Серёга размышлял, шевеля короткими усами.
— Думаю, пещеры выкопаны для тех, кто обстреливал мост, — сказал он. — Давно копали, ещё в начале века. Тогда ракет и гранат не было. А сейчас один заряд из РПГ — и пещера будет для «духов» общим склепом.
— В начале века мост из швеллеров? — скептически спросил Немец.
— Швеллеры положили уже наши. А мост тут всегда был. Не знаю, какой — каменный или из брёвен… Здесь для него самое удобное место на реке.
— И от кого «духи» отбивались?
— От английской армии. Англичане из Индии через Пакистан шли, как раз где мы. Видел в дуканах «буры» — британские винтари? С тех времён.
— Англичане победили?
— Афган никто не завоевал, даже Македонский, — сурово сказал Серёга.
Ему приятно было это говорить: непобедимость Афганистана придавала войне настроение мрачной и величественной обречённости, и это настроение превращало агрессоров в пострадавших, потому что советским парням не хотелось ощущать себя агрессорами — они же не по своей воле сюда пришли.
— Откуда ты всё знаешь?
— В учебке политнасосы в уши дули. Про древнюю историю они правду накачивают, только про нас самих звездят.
Серёга давно не верил в интернациональный долг. Он видел, как живут афганцы, и понимал, что им ничего не надо от СССР: ни заводов, ни плотин, ни колхозов, ни тракторов. «Бородатые» камнями подтираются — и довольны жизнью, ничего ни у кого не просят. Значит, Союз ничего не должен Афгану.
— Да я проспал там все занятия, — просто ответил Немец.
— Нихера ты не герой, — помолчав, с горечью сказал Серёга.
А Серёга был героем: он собирался сидеть в осаде и держать оборону. Ещё днём он провёл ревизию всего, что донесли до убежища Немец, Шамс и Дуська. Патронов к АКМ и гранат хватило бы на три минуты сражения, а потом война бы закончилась. Бой застал солдат врасплох, никто не потащил с собой под огонь вещмешок с пайком, спальником и котелком.
— Что‑то как‑то невесело, — подвёл итог Серёга и задумался.
— Я же говорил — на вертушки нам надо… — пробурчал Шамс.
Он угрюмо курил сигарету за сигаретой, как приговорённый к казни. Лихолетова он не простил, но не лез на конфликт и держался наособицу.
— Слушай, Немец, а ты чего на седло вёз?
— Не знаю, — Герман пожал плечами. — Я видел, что грузили коробки с сухпаем, ящики какие‑то, бочки, цинки. То, что нужно гарнизону.
— Надо будет ночью смотаться и пошарить вокруг твоего «Урала».
— Наверное, «духи» уже подобрали всё, что взрывом раскидало.
— Чего‑нибудь да затерялось в камнях, — уверенно сказал Серёга. — К тому же жратва. Свинятину они поднимать вообще не будут, не халяль.
— Чего?.. — не понял Герман.
— Халяль — дозволено Аллахом, — сказал Шамс. Он хотел показать, что разбирается в ситуации не хуже Серёги. — Харам — не дозволено. Знать надо.
— Если всё знаешь, пойдёшь со мной, — ухмыльнулся Серёга.
— Под пулемётами тушёнку искать будем? — опять разозлился Шамс.
— Драпать к вертушкам под пулемётами ты не ссал, — напомнил Серёга.
Шамс отвернулся в сторону, подрагивая челюстью.
— Давай я пойду, — миролюбиво предложил Немец. — Моя же машина.
— Лады, — согласился Серёга. — Значит, мы с тобой сейчас отбиваемся, а Шамсутдинов и Дедусенко — в караул. Это приказ, товарищи дрищи. Ясно?
— Ясно, — тихо и в сторону ответил Шамс.
— Не слышу ответа по уставу.
— Так точно, товарищ прапорщик.
И вот ночью Серёга и Герман вылезли из скального развала и тихо прокрались мимо пещер к сгоревшему грузовику. В долине Хинджа «духи» чувствовали себя в безопасности; даже мост они оставили без караула, лишь заминировали взорванный танк. Серёга объяснил Немцу: похоже, у басмачей в кишлаке Ачинд какой‑то бабай наблюдает за дорогой и всегда предупредит по радио, если на дороге появятся «шурави». А дорога тут всего одна.
Небольшая, но ослепительная луна висела над долиной. Всё вокруг было высвечено так, что каждый валун, каждый мелкий камешек и каждая грань отбрасывали яркие тени. В лунной оптике чёрно‑белый мир стал убедительно подробным, как галлюцинация, до рези контрастным и безжизненным.
