Шамс всё равно не рискнул высказывать недовольство пьянкой Серёги.
— Да в рот тебе турбину, — самолюбиво сказал Серёга. — Если спасаемый не врубается, что его спасают, следует прекратить спасательные работы.
Серёга понял, что Рамиль Шамсутдинов, обманутый жизнью, никому не доверяет, и Серёгиному опыту тоже не доверяет. Значит, свою правоту Серёга мог доказать лишь тем, что отпустит Шамса на поражение.
— Может, записку матери напишешь? — спросил Серёга у Шамса. Серёга знал, что Шамс — его земляк, тоже из Батуева. — Я передам, как дембельнусь.
— Я тебя ещё сам в Батуеве встречу, — с угрозой пробурчал Шамс.
Серёга хмыкнул, доставая из подсумка пластмассовую коробку аптечки.
— Немец, подсвети зажигалкой, — попросил он. — Шамсутдинов, присядь.
Серёга и Шамс одинаково присели на корточки.
— Держи… Вот эти пакетики — стрептоцид в порошке. Присыпай раны и ссадины, а то загноятся, — Серёга совал препараты Шамсу в руки. — Хлорные таблетки для воды. Сиднокарб, стимулятор. Жрите, если силы закончатся. Как на пружинах подымает. Этот «озверин» я у разведчиков купил.
Затем Серёга разделил рожки и патроны, приказал проверить автоматы.
— Дальше, мужики, — продолжал он, — напишите две записки со всеми вашими данными. Одну сюда, другую сюда, — Серёга шлёпнул ладонями себя по груди и по бедру. — Подпрыгнете на мине или прострелят из калибра — порвёт; надо, чтобы в каждой половине тела была записка. Карандаш есть?
— Иди ты, — огрызнулся Шамс.
— Калему будете учить? Это молитва. Если попадёте басмачам в руки, кричите калему, тогда на месте не убьют, а хотя бы уведут до курбаша.
— Ну, давай, — угрюмо согласился Шамс.
— Запоминайте. «Ла илях илля миах ва Мухаммед расул Аллах».
— А это что значит? — с ужасом спросил Дуська.
— «Нет бога, кроме Аллаха, и Магомет — пророк его», — сказал Шамс.
— Откуда знаешь? — удивился Лихолетов.
— Я же татарин. У меня бабка в мечеть ходила. Рассказывала.
— Нифига себе, — Серёга недоверчиво хмыкнул. — И ещё. Там на мосту на танке осталась мина. Я не смог снять. Не прикасайтесь к люкам, ясно?
Лихолетов тщательно проверял Шамса и Дуську перед марш‑броском. Серёга не верил, что эти двое доберутся, но не хотел потом винить себя.
— Да хватит! — Шамс раздражённо отстранил Серёгу. — Пора нам уже.
Он отвернулся и, не дожидаясь напутствий, полез из расщелины.
Серёга и Немец наблюдали, как Шамс и Дуська осторожно спускаются вниз по развалу к мосту. Они терялись среди валунов в хаосе лунных бликов и теневых пятен — их словно развеяло на лоскутки света и темноты. Долина простиралась в ночи длинная, ровная и пустая, как палуба авианосца, и над ней в косой проекции горела бессонно‑фосфорическая гряда Гиндукуша.
— Красиво тут, правда, Серёга? — задумчиво сказал Немец.
— На мост зашли, — ответил Серёга, который следил за ушедшими.
Кто‑то из двоих, Шамс или Дуська, замирая при каждом движении, как ящерка, перелез через уродливую угловатую громаду обезглавленного танка, перебежал по мосту на правый берег и махнул напарнику рукой. Второй человечек неловко вскарабкался на броню, к горловине жуткого кратера от сорванной башни, дёрнулся вперёд — и тут вдруг бабахнуло. На две стороны распахнулись полотнища огня, и в ярком пламени мелькнул чёрный силуэт летящего в воздухе человека. А потом бултыхнула вода под мостом.
— Да й‑й‑ош‑ты в душу твою м‑мать! — взревел рядом с Немцем Серёга.
«Люк!» — вспомнил Немец предостережение Серёги. Под люком — мина!
— Кто живой?! — открыто заорал Серёга уцелевшему бойцу.
— Дуська… Дуська подорвался… — донеслось через шум речки.
И тут из долины, из пещер в скалах, застучали два пулемёта. Длинные светящиеся строки трассеров перечеркнули пространство и гулко загремели по танку: его мёртвая и неподвижная туша покрылась бегучими новогодними огнями от пулевых ударов. «Духи» сразу сообразили, что случилось.
Пулемёты остановились. Во внезапной чуткой тишине Герман и Серёга услышали взволнованные голоса поднятых тревогой басмачей.
С правого берега двумя короткими очередями басмачам ответил Шамс.
— Ой, деби‑ил!.. — охнул Серёга.
Герман еле успевал сообразить, что происходит. Перепуганный Шамс обозначил себя. Значит, теперь «духи» узнали, что за мостом кто‑то есть ещё. По куцей стрельбе они поняли: там не подразделение «шурави», а одиночка.
— Шамс, назад! — негромко крикнул Серёга, приставив ладонь ко рту.
— Нет! — издалека отозвался Шамс.
Герман увидел, что по лунной долине от скал с пещерами к мосту уже несутся «бородатые». Их с десяток. Одежды у них развеваются, а в руках — автоматы. Через минуту басмачи окажутся на мосту и перескочат через танк. А если они перескочат через танк, значит, Шамсу конец. Это без вариантов. И неважно, ввяжется Шамс в бой с преследователями или будет убегать от них. Если бой, то басмачи — вдесятером одного — расстреляют Шамса, а если бегство, то на дороге «бородатые» всё равно догонят беглеца и зарежут.
— Неволин, у тебя двадцать секунд, чтобы дриснуть до Шамсутдинова, — вдруг холодно сказал Серёга, поднимая со дна расщелины свой автомат.
— Зачем? — удивился Немец.
— Вдвоём вы ещё сможете добраться до наших, если повезёт.
— А ты?
— А я задержу «духов» перед мостом. Сколько получится.
Герман поглядел на Серёгу. Наглая, одичавшая в пьянке Серёгина морда была бледная от луны. Растопыренные усы срослись с грязной щетиной. Обозлённый Серёга отомкнул и примкнул обратно рожок автомата, проверяя, передёрнул затвор. Тяжело дыша, он думал, что надо пропустить басмачей по мосту на правый берег — пусть догонят и убьют Шамса: Шамс это заслужил. Зато басмачи не узнают про оставшихся в убежище… «Да чтоб он сдох, этот Шамс! — ярость прокатилась по Серёге ознобом. — Мудак! Мудак!..»
Серёга опять повернулся к реке и ладонью направил свой голос:
— Шамсутдинов, уходи! Я задержу «духов» перед мостом!
Потом Серёга уставился на Германа — отчуждённо и бешено.
— И чо мы чешемся? Поезд отправляется! Живее за Шамсом!
Герман понял, что Серёга сейчас будет стрелять по басмачам. Он же командир, вот он и прикроет огнём отступление Шамса и Немца. Для Серёги это правильно. А что делать ему, Немцу? А у него ведь всё по‑прежнему. Он — солдат. В этих пыльных глыбах на излучине афганской реки он обрёл свою крепость и своего командира. Как он может бросить крепость и командира?
— Серый, я не пойду, — просто сказал Герман.
