Да! Но сейчас у нее рак еще на очень ранней стадии. И если прямо сейчас кинуться к врачам, то можно успеть, поймать, остановить. Ну, или продлить жизнь на несколько лет.
Надо ее предупредить. Но язык у меня просто отнимается. И вообще я не знаю, как об этом сказать, как начать разговор.
Я беру блокнот и свинцовой рукой, чугунными пальцами едва вывожу: «У вас рак! Срочно к врачу». Выдираю листок и протягиваю ей.
Она берет листок, читает, сминает его, бросает на пол и хохочет красивым глубоким смехом.
Поворачивается и уходит, смеясь.
У нее длинные стройные ноги и туфли на высоких каблуках.
Каблуки громко цокают.
Пол в этом доме тоже стеклянный.
Жизнь Боброва
о, если бы я только мог
Когда-то, лет пять назад, на одном совещании мне передали листок, на котором в столбик, без порядковых номеров и кавычек, было написано:
Ведомости Иванов
Известия Васильев
МН Семеновский
КП Лещенко
Жизнь Боброва
Это был список журналистов, которых надо было позвать на брифинг. Иванов из «Ведомостей» и т. п. И некая Боброва из газеты «Жизнь».
Но глаз на секунду прочел иначе: «Жизнь Боброва».
Советский роман начала пятидесятых. Я прямо как будто бы увидел эту книгу. Толстую и потрепанную. Матерчатый корешок и желтая обложка, чуть разодравшаяся по краям: серо-черный шершавый картон виднеется из-под гладкой обклейки. «Жизнь Боброва» красивыми буквами и рисунок на обложке – завод с дымящимися трубами, дерево слева, а на первом плане – немолодой мужчина в пальто и кашне, в тяжелой шляпе на лысоватой голове. Видно было, что Бобров прожил долгую и трудную жизнь, родился в деревне, босиком пас коров, работал на тракторе, учился, выучился на инженера, много трудился и воевал с разными врагами и вредителями, пока не стал директором завода, вот этого, который дымит всеми своими трубами.
Хотя в жизни Боброва не всё так просто и прекрасно было, как написано в этом романе эпохи бесконфликтности и борьбы хорошего с отличным.
В жизни Боброва было много тяжкого и просто ужасного, и тридцатые годы в деревне, и голод, и гибель любимых людей, и постоянная настороженность, и тревога, и неизвестность, и еще была война, конечно же.
…он попал в окружение и ушел к партизанам, а потом их поймали немцы и стали вешать, на глинистом обрыве над рекой. Бобров сорвался с виселицы, упал в реку и утонул, и превратился в бобра, и всю войну строил запруды вместе с бобрихой Клавдией, которая пряталась от немцев, потому что была молодая и красивая…
Но это ему просто приснилось на минуточку, потому что были такие дни и даже недели в его жизни, о которых он не мог вспоминать, просто сил не было, и вместо них появлялись странные сны. Рано утром, за секунду до того, как Клавдия Петровна начнет будить на работу.
Тут я передал этот листок соседу, и жизнь Боброва исчезла, растворилась, растаяла, как будто не было ее совсем.
Но она была, была!
Жаль, никто не напишет.
Мертвая кошка Галя
вилла «Бельведер»
У Галины Кузнецовой был роман с Иваном Буниным. Он был на тридцать лет старше. Она жила в одном доме с ним и его женой Верой Николаевной, в Грассе, на юге Франции, с 1927 по 1934 год. Потом она сошлась с Маргаритой Степун (сестрой известного философа Федора Степуна) на глазах Бунина и его жены.
Можно себе представить, что там была за жизнь, в этом доме.
Но в ее «Грасском дневнике» ни слова об этом. Благолепие: великий писатель, его милая и добрая жена, его почитатели, и она почтительная ученица и помощница. Ни одного резкого слова об окружении Бунина: все такие приятные и талантливые люди.
Не жизнь, а беломраморный барельеф.
Не дневник, а сплошное умолчание.
Но!
Но уже буквально на второй странице!
Читайте внимательно:
«Там на одной из террас есть пустой каменный водоем. На дне его среди веток и мусора лежит маленький, чисто вымытый дождями скелет кошки. Очевидно, она соскочила туда, а выбраться назад не смогла. И хотя умирала она, должно быть, медленно и мучительно, в скелетике ее, в аккуратно поджатых желтых косточках передних лапок есть какое-то глубокое, трогательное успокоение. Она так тихо лежит…»
Какой точный символ. Здесь всё про Галину Кузнецову.
Это она попала в высохший водоем (любовь старика Бунина), не смогла выбраться назад (некуда, и никого вокруг), душевная гибель ее была медленна и мучительна (отчаяние-одиночество), но в результате умиротворенно сложенные лапки и изящный скелетик.
«Иван Алексеевич, однако, предупредил меня, чтобы я не говорила о кошках в присутствии Веры Николаевны – у нее к ним какой-то болезненный страх».
Вот, собственно, и весь «Грасский дневник».
Дальше второй страницы можно не читать.
В смысле смысла, я имею в виду.
Доказательство культуры
воскресный поход в Третьяковку
Как доказать, что высокая культура нужна?
Та культура, которая не приносит быструю прибыль и не доставляет быстрое удовольствие.
Как доказать, что нужно сохранять памятники архитектуры, переиздавать и изучать классику, и не только изучать силами специалистов, но и проходить в школе, но и просто читать (смотреть, слушать) время от времени?
Что нужно ходить в музеи и в театры.
Как доказать, что Пушкин – великий поэт, а Малевич – великий художник? Хотя один написал много красивых слов, а другой – нарисовал много прямых углов. Ну, душа в заветной лире. Ну, черный квадрат.
Никак это нельзя доказать.
А вот доказать обратное легко.
Пушкин старомоден, непонятен, неинтересен. «Свободы сеятель пустынный» – это как? Про что? Почему пустынный? Араб, что ли?
Малевич? Да любой сам так может, квадраты раскрашивать. За что же ему слава, а его наследникам миллионы?
Высокая культура не доказывается. Она принимается как данность, не подлежащая обсуждению именно в смысле своей необходимости.
Или не принимается.
В пьесе Петера Вайса «Дознание» узница концлагеря вспоминает:
– На площади был кран, из него текла тоненькая струйка воды. С утра к крану стояла длинная очередь. Утолив жажду, люди снова становились в очередь, набрать воды для умывания. Те, которые переставали умываться, опускались и гибли.
Хрустальный переулок
река времен в своем стремленьи
