– Да, наверное…
Князь Андрей слабым движением достал письмо княжны Марьи, лежавшее подле него на столике.
– А знаете, мне кажется, что моя бедная княжна Марья влюблена в вашего кузена. Эта такая прозрачная душа. Она не только видна вся лично, но в письмах я вижу ее. Вы не знаете ее, мадемуазель Софи.
Соня покраснела страдальчески и проговорила:
– Нет. Однако у меня будет мигрень, – сказала она и, быстро встав, едва удерживая слезы, вышла из комнаты, миновав Наташу.
– Что, спит?
– Да, – она побежала в спальню и, рыдая, упала на кровать.
„Да, да, это надо сделать, это нужно для его счастья, для счастья дома, нашего дома“.
К вечеру она написала письмо Николаю, в котором отсылала ему кольцо, освобождала от обещания и просила просить руки княжны Марьи, которая сделает счастье его и всего семейства. Она принесла это письмо графине, положила на стол и убежала.
– Позвольте мне поцеловать вашу великодушную ручку, – сказал ей вечером князь Андрей, и они долго дружески разговаривали о Наташе.
– Любила ли она кого-нибудь сильно? – спрашивал Андрей. – Я знаю, что меня она никогда не любила совсем. Того еще меньше. Но других, прежде?
– Один есть, это Безухов, – сказала Соня. – Она сама не знает этого.
В тот же вечер князь Андрей при Наташе рассказывал о Безухове, об известии, которое он получил от него. Наташа покраснела. Оттого ли, что она думала о Безухове больше, чем о другом, или оттого, что с своим чутьем она чувствовала, что на нее смотрели, говоря это. На другой день Андрей рассказывал о чертах великодушия и доброты Пьера из своих воспоминаний. Соня тоже говорила о Пьере. Княжна Марья делала то же.
Вечером князь Андрей попросил Наташу спеть в другой комнате, и княжна Марья села аккомпанировать, и два года почти не троганный голос, как будто сдерживая за всё это время всю свою обаятельность, вылился с такой силой и прелестью, что княжна Марья расплакалась, и долго все ходили как сумасшедшие, неожиданно сблизившись, бестолково переговариваясь.
Наконец пришло письмо Пьера, что он жив и вышел с пленными из Москвы.
Обе свадьбы сыграны были в один день в Отрадном, которое вновь оживилось и зацвело. Николай уехал в полк и с полком вошел в Париж, где он вновь сошелся с Андреем.
Во время их отсутствия Пьер, Наташа, Марья с племянником, старик, старуха и Соня прожили всё лето и зиму 1813 года в Отрадном и там дождались возвращения Николая и Андрея.
Конец».
Все издатели отказались это печатать.
Полагаю, они были правы.
Кто мог подумать, что из этого через два года получится «Война и мир»?
Что думает лошадь
фантазия и фуга
Лев Толстой пишет в 1866 году, в предисловии к первой редакции «Войны и мира»:
«Я пишу до сих пор только о князьях, графах, министрах, сенаторах и их детях и боюсь, что и вперед не будет других лиц в моей истории.
Может быть, это нехорошо и не нравится публике; может быть, для нее интереснее и поучительнее история мужиков, купцов, семинаристов, но я не могу угодить такому вкусу.
Жизнь купцов, кучеров, семинаристов, каторжников и мужиков для меня представляется однообразною и скучною, и все действия этих людей мне представляются вытекающими, большей частью, из одних и тех же пружин: зависти к более счастливым сословиям, корыстолюбия и материальных страстей.
Жизнь этих людей некрасива.
Я никогда не мог понять, что думает будочник, стоя у будки, что думает и чувствует лавочник, зазывая купить помочи и галстуки, что думает семинарист, когда его ведут в сотый раз сечь розгами, и т. п. Я также не могу понять этого, как и не могу понять того, что думает корова, когда ее доят, и что думает лошадь, когда везет бочку.
Наконец (и это, я знаю, самая лучшая причина), что я сам принадлежу к высшему сословию и люблю его.
Я смело говорю, что я аристократ и по рождению, и по привычкам, и по положению.
Я воспитан с детства в любви и уважении к изящному, выражающемуся не только в Гомере, Бахе и Рафаэле, но и всех мелочах жизни: в любви к чистым рукам, к красивому платью, изящному столу и экипажу. Ни я, ни отец мой, ни дед мой не знали нужды и борьбы между совестью и нуждою, не имели необходимости никому никогда ни завидовать, ни кланяться. Ежели счастье это не принадлежит всем, то из этого я не вижу причины отрекаться от него и не пользоваться им.
Я аристократ, потому что не могу верить в высокий ум, тонкий вкус и великую честность человека, который ковыряет в носу пальцем и у которого душа с Богом беседует (т. е. который рыгает. – Д.Д.).
Всё это очень глупо, может быть, преступно, дерзко, но это так. И я вперед объявляю читателю, какой я человек и чего он может ждать от меня».
Конечно, всё это было глупо.
На самом деле Лев Толстой никакой не аристократ. Он просто богатый помещик.
В слове «аристократ» два корня: аристос (лучший) и кратос (власть).
Власти-то у русских аристократов не было.
Что такое аристократия в точном смысле слова? Это князья, герцоги и графы, которые сами разбираются со своими вассалами, а королю обязаны военной верностью и налогами. А король – первый среди равных. В этом смысле в России аристократии не было довольно давно. Она подавлялась планомерно и жестко. Иван Грозный истребил удельных княжат. Фёдор Алексеевич уничтожил местничество. Пётр разогнал боярскую Думу и ввел табель о рангах – дворянство можно было выслужить по известным правилам. Анна Иоанновна разорвала кондиции. «Указ о вольности дворянства» имел и вторую сторону – дворян как сословие вывели за штат.
Среди русских дворян значительную долю (по Герцену – до половины) составляли обнищавшие мелкопоместные и однодворцы. Но среди них встречались и прямые Рюриковичи.
Эти Рюриковичи, бывало, просили Христовым именем или жили приживалами у более богатых – и возможно, менее родовитых – соседей-помещиков.
Сама по себе принадлежность к старинному знатному роду ничего не давала. Нужна была масса привходящих обстоятельств. Удача, успех, старание, пробивная сила, придворные и служебные интриги, образование, хозяйственная сметка.
Как на любом рынке.
Поэтому Толстому (да и всякому другому аристократу) честнее было бы написать так:
«Я богат, я сын и внук богатых, и поэтому не знал нужды, никому не кланялся, поэтому люблю изящное, вкусно и красиво ем, образован и начитан, хорошо воспитан и пользуюсь носовым платком».
Но для этого достаточно иметь богатого папу.
Лучше, конечно, и богатого дедушку. Но не более того.
