Сталин давно уже решил, кого назначить главным поэтом царской России. Некрасов отпадает: народу нужны хорошие стихи, а не колхозная бубнилка. Тютчев – многовато мистики. Лермонтов – нет: не уважал органы, неправильно понимал Кавказ, не чувствовал его. Был убит на дуэли не за прогрессивные убеждения, а так, подрались два пьяных офицерика. Вот у Пушкина дуэль имела большое общественно-политическое значение. Но Пушкин совершенно не годится. «Властитель слабый и лукавый, тебя, твой трон я ненавижу». А кто ты такой, критиковать руководство страны? Патриотизм неискренний. Кто поверит, что «Клеветникам России» он написал от души? И вообще не собрание сочинений, а сплошной донжуанский список.
Остается один настоящий поэт – Фет Афанасий Афанасьевич. Задушевная лирика, и никакой политики. Настоящая поэзия! Ни одна троцкистская сволочь не сможет перетолковать в свою пользу. Фет, Фет и еще раз Фет!
– А ты сам как думаешь, Коба? – спросил Ворошилов, прервав его размышления.
– Некоторые говорят, что у нас в партии маловато демократии, – сказал Сталин. – Но это лживые измышления. Высказывайтесь, товарищи. А я потом подытожу.
– Пушкин, конечно! – вылез вперед всех Каменев.
– Разумеется, Пушкин! – кивнул Зиновьев.
– Он, он, Александр Сергеевич, – вздохнул Бухарин.
– Да, конечно, Пушкин, – сказал Рудзутак.
– А что скажут наши органы? – спросил Сталин.
– Думаю, товарищи правильно сказали! – ответил Ягода.
– А что скажут наши военные?
– «Ура, мы ломим, гнутся шведы!» – продекламировал Тухачевский.
– «Волнуясь, конница летит!» – подхватил Блюхер. – Пушкин, товарищ Сталин, кто же еще!
– Клим, а ты что молчишь? – обратился Сталин к Ворошилову.
– Я вообще только один стишок помню, – развел руками тот. – Была у нас в полку сестричка, сидели мы с ней как-то ночью над речушкой. Она стишок рассказала: Шепот, робкое дыханье, трели соловья, серебро и колыханье сонного ручья… Меня, Коба, прямо слеза пробила…
Ворошилов утер слезу кулаком: вспомнил сестричку, видать.
– Хватит хныкать, – сурово сказал Сталин. – Значит, большинством голосов лучшим поэтом утвердить Пушкина Александра Сергеевича. Создать всесоюзный оргкомитет для мероприятий по увековечению. А ты, Клим, его возглавишь… Тоже мне, любитель Фета!
За что?
поговорим о странностях любви
Матвеев проснулся рано. Лежал на спине и смотрел в потолок. Лежал тихо, чтобы не разбудить жену. Она очень чутко спала, и когда он спросонья начинал вертеться с боку на бок, тут же бурчала:
– Что ты возишься? Лежи спокойно! Или тогда уже вставай.
Он скосил глаза налево, на комод, где часы. Самое начало седьмого.
Потом скосил глаза направо, на жену. Она тоже лежала на спине, дышала ровно. Веки слегка вздрагивали. Матвеев знал, что это означает стадию быстрого сна: то есть она сейчас спит и что-то видит во сне.
Он ей позавидовал на минутку, закрыл глаза и вдруг подумал: а почему она живет с ним уже столько лет? Что она в нем нашла?
Конечно, он хороший, добрый. Но это не товар. Все кругом хорошие и добрые. Может, еще сказать, что не пьет и не бьет? Смешно. Умный-образованный? А Коля Савин уже членкор. Красивый? Допустим. Но с Артуром, мужем Наточки Штерн, нечего и сравнивать. Богатый? Обеспеченный, да. А богатый – это Гарик. И таких мужиков – красивых, богатых, влиятельных, умных, обаятельных – тысячи! Почему эта прекрасная женщина – красивая, складная, умная, успешная – выбрала именно его?
Матвееву показалось, что это странная и зыбкая случайность.
Жена на самом деле не спала.
Прикрыв глаза, она думала: лежа на спине она еще туда-сюда, а если на бок, то живот свешивается. Пока еще красивая, но с новой Гариковой женой не сравнить. Образованная? Успешная? Да, кандидат наук. А Наточка Штерн уже профессор. А жена Коли Савина – акционер «Симбирских моторов». Вы еще скажите, что хорошая мать, жена, хозяйка. Ну и подумаешь! Может, еще добавить, что не гуляет? Смешно. Не за что зацепиться.
Она поняла, что муж ее бросит лет через пять. Когда она совсем растолстеет, поглупеет, упрется в тупик под названием «за сорок».
Открыла глаза, поднялась на локте.
Он повернулся к ней.
– Матвеев, – спокойно и твердо сказала она. Она со студенчества звала его по фамилии. – Матвеев, нам надо развестись. Я так решила.
Он вскочил, как будто его хлыстом ударили:
– Ты что? Почему? За что?! – стоял голый и сжимал кулаки.
Она выдохнула и опустилась на подушку.
– Какая-то муть приснилась, прости, – пробормотала она.
Закрыла глаза. Вроде бы засопела.
Матвеев постоял, попил воды, потер грудь с левой стороны и тихонько лег рядом.
Ему всё стало понятно. Дело в том, что он ее сильно любит. Очень сильно. Как никто. Просто жить без нее не может. И она это знает, конечно. И пользуется.
«А может, правда развестись? – подумал Матвеев. – Пусть себе поищет, пусть…»
Но тут же заснул.
Нарыв на пятке
заметки по логике
У Славы Рябинкина сначала заболела и слегла бабушка; бабушку он любил, но дело даже не в этом. Дело в том, что его мама была женщина легкая и беззаботная, а папа любил выпить. Родительский дом держался на бабушке в самом простом смысле – чтоб было куплено и сготовлено, убрано и подметено. Сам Слава уже два года жил отдельно, с женой Наташей, в ее квартире. То есть он препоручил своих непутевых родителей бабушке, и она прекрасно справлялась, а вот теперь, значит, надо было нанимать сиделку, возить еду и лекарства и вообще присматривать.
Славе было всего двадцать пять, но он много зарабатывал. У него был маленький рискованный бизнес: финансовые услуги. Хотя он окончил архитектурный. Но начало девяностых, сами понимаете.
Значит, сначала бабушка.
Потом сиделка позвонила Славе и сказала, что его мама поссорилась с папой, а папа сильно выпил и куда-то ушел. В воскресенье вечером. Сейчас было утро четверга. Слава помчался туда. Мать ходила по комнате в розовой шляпке, стиснув худые пальцы. Бабушка смотрела на нее, то ли ничего не понимая, то ли не умея сказать.
Отца нашли через четыре дня: он замерз в сугробе, почему-то на станции «Снегири».
Наташа очень жалела Славу.
Она решила пока не разводиться, хотя у нее давно был другой человек. Она хотела за него замуж, а Слава чтоб уехал из ее квартиры и вообще из ее жизни. Но было неловко, некрасиво; надо было подождать.
Она ждала, помогая Славе справить сороковины, искать новую сиделку для бабушки и врача для мамы.
