Вечером, уже засыпая, он вспомнил, что забыл пойти к Тасе.
Выражение рук
социальный герой
У него были красивые руки. И сам он был хорош – мужественное, грубоватое, но умное лицо. Иногда жестокое, иногда задумчивое. Фигура тоже – рослый, широкоплечий. Таких актеров часто приглашают на роль социального героя – рабочего вожака, или карателя, перешедшего на сторону восставших, или преступника, в судьбе которого скрываются бездны несправедливости и горя, – ну, понятно, в общем.
Его снимали именно в таких ролях. Обычно это бывают герои второго плана, но зрители их запоминают.
Но главное, конечно, руки. Большие, сильные, выразительные – они вели за собой лицо и голос. Они перевоплощались, в них была судьба. Режиссеры снимали их крупным планом. Как он потирает руки с холода, или ворошит угольки в костре, или закуривает, или закрывает кулаками лицо – образ был готов.
Он готовился к роли своим особым методом. Если играл лидера забастовщиков – шел работать на старый завод, где ветхие корпуса и низкие заработки. Если крестьянского сына – уезжал на полгода в деревню, снимал комнату у какой-нибудь бабушки, а в уплату копал огород и чинил крышу. Если охранника в тюрьме – нанимался в СИЗО.
Достоверность получалась сама. Всякий раз другое лицо, другой голос, другие повадки, другие руки.
Конечно, семьи у него не было. Никакая женщина не могла вынести таких отлучек.
Однажды он собирался играть таежного охотника. Уехал в Сибирь. И перебил себе правую кисть волчьим капканом. Конечно, руку прооперировали, все срослось, хотя побаливало. Ну и что, он же не скрипач, в конце концов.
Но руки стали как не свои. Они больше не играли, не говорили. Ничего не выражали. Он так же закуривал, так же грел их над огнем, так же закрывал лицо кулаками – так, да не так.
Его перестали снимать.
У него была квартира и хорошая сумма в банке: не имея семьи, он почти не тратил свои гонорары. Надо было осмотреться, подумать.
Однажды на киностудии он встретил актрису из провинции, совсем девочку. Тонкая, тихая, с сияющими глазами. Как одинокая свеча в бедной деревенской церкви: ему сразу пришел на ум этот образ.
У нее тоже была неудача. Утвердили на роль, она уволилась из театра в своем городе, а тут всё сорвалось.
Они стали жить вместе. Потом поженились. Потом она родила ребенка. Не от него. Но зато забрала себе его деньги и отсудила квартиру.
Такие, брат, дела.
Вот что рассказал мне пожилой, плохо пахнущий мужик, пока я сидел на лавочке, на троллейбусной остановке около студии «Мосфильм».
– Такие дела, – кивнул я.
– Полсотни-то дашь? – спросил он.
– Дам, – сказал я.
Он взял бумажку, вежливо стараясь не касаться моих пальцев своей крупной, красивой, грязной рукой.
– А сотню?
– Сотню не дам, – сказал я. – Да, а какие это фильмы были? Где ты играл?
– Неважно, – сказал он. – Давно это было.
Ну, неважно так неважно.
Редкая книга
этнография и антропология
У меня был сборник Ахматовой «Бег времени» издания 1965 года. Небольшой, серый, почти квадратный, довольно толстый томик. В белой суперобложке со знаменитым рисунком Модильяни.
Одна моя хорошая знакомая попросила эту книгу почитать.
Это было году в семьдесят шестом, кажется. Примерно так.
Я, разумеется, дал.
Через пару недель я прихожу к ней в гости. Шум, веселье, все знакомые милые люди. Посидели за столом, выпили-закусили, стали разбредаться по квартире.
Я вышел в коридор, уж не помню зачем.
Смотрю, дверь в хозяйкину комнату приоткрыта. Черт меня дернул заглянуть.
Там горит настольная лампа, а у книжного шкафа стоит один из гостей. Наш общий знакомый. Красивый седой мужчина. Немолодой, кстати, лет на пятнадцать старше меня. А на полу, рядом с ним, стоит его портфель. Вижу, он перебирает книги. Снимает с полки, листает, ставит на место. Ну, мало ли.
Вдруг он берет эту самую книжку Ахматовой – я ее узнал по белой обложке – и кладет себе в портфель.
Я отпрянул от двери.
Думаю: что делать? Сразу скандал поднимать? Кричать «вор»? Но он, насколько я знал, был большим другом хозяйки. А вдруг я что-то спутал в полутьме? Там же только настольная лампа горела.
Вернулся к столу, выпил.
Потом вижу – этот седой джентльмен пошел в сортир.
Выхожу в коридор. У вешалки его портфель. Озираюсь – никого нет. Открываю портфель – книжка там! Вынимаю, прячу ее под свитер, иду в хозяйкину комнату, ставлю на место. И прикрываю какой-то фотографией в рамочке. На всякий случай.
А еще недели через две она мне эту книгу вернула.
То есть вроде бы хороший конец…
Последняя треть
но есть покой и воля
– Нет, – сказала Татьяна Сергеевна.
– Как «нет»? – Наташа просто задохнулась. – Мы же договорились!
– Мы ни о чем не договаривались, – сказала Татьяна Сергеевна. – Ты просто поставила меня перед фактом. В сотый раз. Ты сказала: «Мы едем отдыхать в августе и оставим Асю с тобой».
– Ну да, – сказала Наташа. – Я сказала, а ты мне ничего не ответила.
– Но ты у меня ничего не спросила, – усмехнулась Татьяна Сергеевна. – Ты просто сказала, и вот я тебе просто говорю. Я не смогу остаться с Асей.
– Но нам надо отдохнуть…
– Мне тоже.
– А ты не можешь в другое время?
– А почему в другое? Не вижу причин.
– Послушай, но ты же бабушка! – прошептала Наташа.
– А ты – мать, – улыбнулась Татьяна Сергеевна.
– По-моему, ты просто измываешься надо мной! – Наташа стукнула кулаком по столу и вскочила на ноги, прошлась по комнате.
– Я бы попросила тебя держаться в рамках, – сухо сказала Татьяна Сергеевна.
Наташа постояла у окна, потом подошла к Татьяне Сергеевне сзади, обняла ее за плечи, потерлась щекой о ее затылок. Поцеловала в висок.
– Мам, – прошептала она. – А может, ты себя плохо чувствуешь? И скрываешь? Ты только ничего не скрывай, пожалуйста…
Татьяна Сергеевна молчала.
– Мам, – прямо в ухо зашептала Наташа. – А может, у тебя появился шанс?
– Я прекрасно себя чувствую, – сказала Татьяна Сергеевна. – Что касается шанса, он у меня уже три года. Ты с ним знакома.
