– Где? – спросила она, обернувшись.
Он повернул ее к себе спиной и потрогал родинку пальцем. Вера закинула руку за спину, но не смогла дотянуться.
– Может, она всегда была?
– Клянусь, там ничего не было, – разволновался Саша. – Ты обязательно сходи к врачу, а то мало ли что. Главное, вовремя поймать.
– С ума сошел, – засмеялась Вера, снова обернулась к нему лицом и голой грудью и вдруг обняла его и проговорила: – Ну, иди сюда… – и потянула к постели.
– Тебе же на работу… – шепнул он.
– Обойдутся… – простонала она.
Вообще Вера была холодноватой женщиной, ей надо было раз в неделю, а то и реже, но тут на нее просто черт напал. У них даже в медовый месяц такого не было.
Через пару дней Саша сказал, что в субботу придут Малюковы. «А?» – переспросила Вера. «Ну, Дима с Ольгой». – «Да, да». – «Мы же еще в сентябре договаривались!» – «Конечно, конечно». Казалось, она с трудом соображала, о ком идет речь. Вдруг она в самом деле заболела? Рак. Метастазы в мозг. Сашу пробил холодный пот.
Он всю ночь не спал и думал, что делать, куда кидаться, а под утро ему приснилась одна девушка, ее звали тоже Вера, она училась в мединституте. Потом Саша слышал, что она работает в институте онкологии, заведует отделением.
А тогда он страшно был в нее влюблен, встречал и провожал, дарил цветы, водил в театр, и она охотно проводила с ним время, но притронуться не давала. Однажды он прямо спросил, в чем дело. «Ты хороший, – сказала она. – Но ты мне не нравишься как мужчина». – «Это навсегда?» – спросил Саша. «Ничего не бывает всегда, – странно улыбнулась Вера. – Вдруг мы с тобой встретимся через двадцать лет, и ты мне вдруг понравишься…» У Саши сердце застучало от тогдашней бессильной злости, и он проснулся.
Вера варила кофе в кухне. Вот она пошла в ванную.
Саша вскочил, раскрыл шкаф, достал толстый обтрепанный портфель и вытащил старую записную книжку.
Сначала он попал на давно проданную квартиру, но ему дали новый телефон.
Подошел ребенок лет тринадцати. Непонятно, мальчик или девочка.
– Простите, что я так рано звоню… Можно Веру?
– А кто ее спрашивает?
– Это Панфилов Александр, ее старый знакомый.
– Мама умерла.
– Господи! Давно?
– Недавно, – хрипло сказал ребенок. – Вчера было девять дней.
В кухне на столе стояла немытая чашка.
Вера вышла из ванной и пошла в комнату.
Саша смотрел в ее гладкую спину так, что она обернулась.
– Я вчера была у косметолога, – сказала она. – Удалила родинку.
Nikogda
как-то в полночь, в час угрюмый
Аглая Сергеевна читала письмо:
«Дорогая Аля!
С днем рождения, моя милая. Всех благ тебе, удач и радостей, здоровья. Сказал бы „желаю успехов и свершений“, но ты же не терпишь лицемерия.
Тебе пятьдесят шесть. Не старость, конечно, и выглядишь ты прекрасно, но уже смешно мечтать о будущем. Ко мне это тоже относится. Тем более что я на целых полгода старше.
Наступает время покоя.
Меня это страшно бесит. Я всё равно хочу будущего.
Алечка, дорогая моя! Почему так получилось? Я никак не могу понять: почему ты с таким дьявольским, таким фанатичным, с таким, извини, тупым упорством меня отвергала? Я влюбился в тебя на втором курсе, и сразу объяснился, и сделал предложение, и потом бегал за тобой еще лет шесть – а ты повторяла: „Нет, нет, нет“. Пока не вышла замуж за этого типа. Я знаю, как он грязно тебя предал, ты от него убежала, и я тут же пришел к тебе, но ты снова сказала: „Нет, никогда“.
Но почему? Почему?
Чем я тебе не угодил?
Разве я был некрасив, несимпатичен? Слишком застенчив или невыносимо нагл? Ведь нет же! Разве я был глуп и бездарен? Нет! И цель в жизни я умел ставить, и достигать тоже. Достойно, собственными силами. Вот, пожалуйста: я академик РАН, директор НИИ, лауреат Госпремии, а также золотой медали Купера. Веду семинары в Геттингене и в Париже.
Эх, Аля моя бесценная! Какую замечательную, интересную, славную жизнь мы могли бы прожить вместе с тобой! Ты бы ездила со мной по всему миру, ты была бы хозяйкой моего дома. Ты, и никакая другая женщина, была бы матерью моих сыновей.
И ты не стала бы женой при муже, нет! Со мной ты бы написала диссертацию, и вторую, стала бы профессором. Или научным обозревателем в хорошей газете.
Какая получилась бы прекрасная пара!
А сейчас ты кто? Учительница в школе? Очень благородно, но как-то запоздало. Глупо. Сейчас ученики не те, да и учителя тоже. Не то что сорок лет назад. И ты это сама знаешь.
Кому и что ты хотела доказать?
И почему ты молчишь, не отвечаешь?
Полгода назад я овдовел. De mortuis aut bene, aut nihil
[11]
. Дети совсем большие.
Мне кажется, нам есть о чем поговорить.
Коля».
Аглая Сергеевна вытерла слезы.
Потом курсором выделила фразу насчет академика-лауреата и нажала «delete».
Насчет «овдовел» – тоже убрала.
Потом вместо «Коля» написала «Павлик».
Потом сохранила.
Перечитала еще раз и отправила в папку с именем «nikogda».
Какая жалость
почти безнадежный случай
Борис Петрович увидел в газете объявление: просили помочь больному ребенку. Таких объявлений он видел много, но не обращал внимания. А сейчас почему-то жалко стало малыша. Борис Петрович был человек небогатый, но пара тысяч у него бы нашлась. Возиться с банковским переводом не хотелось, он позвонил и спросил, можно ли приехать и отдать деньги в руки.
Квартира была бедная, заставленная коробками. Неподвижный мальчик в кроватке. Мама без мужа. И еще там была одна женщина. Представилась: соседка и подруга по несчастью.
Борис Петрович отдал конвертик и подошел к ребенку. Ребенок был изможденный, весь белый, глаза мутные. И такая страшная, нестерпимая жалость вдруг охватила Бориса Петровича, что он положил руку ребенку на грудь, а тот посмотрел на него, поднял голову, сам сел в кроватке и весело позвал маму.
– Как это вы, как это вы? – повторяла она, не веря чуду.
– Не знаю, – смутился Борис Петрович. – Просто жалко стало.
– Может, моего тоже пожалеете? – сказала подруга по несчастью. – Мы тут рядом, на седьмом этаже.
