– Сто пятьдесят евро, по нынешним деньгам, – сказал он через пару минут. – Купи себе билет в фитнес-клуб. Чем читать мемуары бывших приятелей.
– Я хочу отдать эти деньги фирме.
– Они давно разорились, их поглотили. Хозяин отравился снотворным.
– Это я виновата.
– О, да! – захохотал Леон. – Преступление и наказание! Купи на эти деньги цветы и положи на его могилу!
– Ты сволочь, – сказала Клэр.
– Тебя не поймешь, – сказал Леон. – То ты сволочь, то я. Русская душа.
– Ты меня никогда не понимал, – сказала Клэр.
– И не собираюсь, – сказал Леон и снова принялся за газету.
У нее как раз было сто пятьдесят евро наличными и карточка. На автобусе она доехала до международного аэропорта. Черт. У нее кончилась российская виза. Она взяла билет в Ригу.
Не Москва, но близко.
Люся, песочница и красный маяк
let us go Dutch
[23]
– Люся, ты ужрался в опилки, – сказала Наташа Алексею Ивановичу.
Они играли в одной песочнице, учились в одной школе, потом в одном институте, и даже полгода состояли в законном браке – черт-те когда, на третьем курсе. Но Наташа считала, что имеет на него особые права, и называла его детским именем. Хотя давно была замужем за французским банкиром. Лысый и в смокинге, француз бессмысленно улыбался. Он не понимал, что такое «ужраться в опилки», хотя знал русский.
– Всё отлично, – сказал Алексей Иванович, садясь за стол.
Он сидел рядом с Наташей и ее Жан-Пьером, или как его там. Это Коля Васильев отмечал пятилетний юбилей внучки. Алексей Иванович был без жены, потому что жены у него не было. На данном историческом отрезке.
– Ты пригласил танцевать официантку, – сказала Наташа.
– А ты презренная снобка! – Алексей Иванович подставил коньячный бокал официанту. – Смелее, юноша! Еще смелее! – сказал он. Официант налил почти доверху.
Снова заиграл оркестр. Алексей Иванович выпил, прошел сквозь танцующих и опять наткнулся на ту самую официантку. Она была удивительно хороша.
– Позвольте на маленький танец, – сказал он.
– Извините, я на работе.
– Сейчас, сейчас мы вас уволим, – сказал он, взяв ее за руку. – Я, как бы сказать, отчасти хозяин этого кабака. Типа акционер… Где ваш директор?
– Извините, – она отняла руку и улыбнулась. – В другой раз.
– Я вас подожду, – трезво и зло сказал он.
Алексей Иванович стоял на тротуаре. Был снег и холод. Хмель почти выветрился, но болела голова.
Она вышла наконец. Подошла к нему, остановилась.
– Поедемте, – сказал он.
– Вы даже не спросили, нравитесь ли вы мне, – сказала она.
– Я догадался, – сказал он.
– Куда едем? – спросила она.
– К вам, – сказал он.
У нее была однокомнатная квартира на улице Красного Маяка.
Она вышла в кухню. Он осмотрелся. Чисто и скромно. Книг мало и очень разные. «Экономикс», «Как вести переговоры», и вдруг «Письма Достоевского к жене», и вообще нечто странное: «Гаспар из тьмы». Бедная девочка с претензиями. Но какая красивая. Но всё равно тоска.
Он сел на диван и подпер голову кулаками.
– Вы загрустили? – она вошла, она была в коротком халате. – Вы отпустили машину? – он кивнул. – Давайте я вам вызову такси.
Он поднял голову. Она была просто чудовищно хороша.
– Ну нет! – он встал и обнял ее.
– А хочешь, я на тебе женюсь? – спросил он ранним утром.
– Спасибо, – сказала она. – Вы просто замечательный. Но я подумаю.
– Боишься?
– Я, в общем-то, не совсем официантка, – сказала она. – У меня договор с журналом «Бастард». Я пишу очерки о профессиях.
– Ага, – сказал Алексей Иванович. – Конечно. Журналистка инкогнито. И дочь банкира, да? Зачем ты унижаешься? Что плохого быть официанткой?
Она встала, взяла со стола его мобильник, нашла номер, нажала кнопку.
– Ты что делаешь?! – он приподнялся на локте и тут же услышал из мобильника громкий Наташин голос: «Люся! С ума сошел, звонить в семь утра?!»
– Мама, это не он, это я. Возможно, я выйду замуж. Поступило такое предложение.
«Налей ему полстакана, и пусть спит!» – раздалось в мобильнике.
Она нажала отбой.
– Я отзываю свое предложение, – сказал Алексей Иванович. – Извини.
– Вы ее до сих пор любите? – спросила она.
– Не знаю, – сказал Алексей Иванович. – А как тебя зовут?
Без Пахомыча никак
сон на 23 января 2012 года
Под утро приснился смешной сон.
Как будто я иду в театр. Спектакль называется «Бах». Про композитора. По афише видно, что спектакль очень длинный и многолюдный. Три действия. Человек сорок действующих лиц.
Но не в том дело.
А дело в том, что я сажусь на свое место – в ложе бельэтажа – и вижу, что рядом устраивается пьяноватый старик. Он напевает и матерится, ерзает и скрипит креслом. Достает банку пива и чипсы. Делает глоток, громко икает, хрустит чипсами, шелестит пакетом.
Еще в ложе сидит какая-то дамочка. Она шепчет: «Боже, он нам испортит весь спектакль!»
Уже второй звонок.
Я выхожу в коридор. Спускаюсь по лестнице в фойе. Навстречу двое мужчин в одинаковых пиджаках с петличками.
– Здесь есть охрана? – спрашиваю я.
– Мы охрана, а что случилось?
– Тут пьяный, – говорю я. – Матерится и поет.
– Ну, а что мы можем поделать? – говорят они наперебой. – Человек купил билет. Что, мы его прямо вот так возьмем и выведем? Так нельзя. Это незаконно. Да и вообще он сейчас заснет тихонечко и всё.
В общем, убеждают меня, что ничего страшного.
Я иду назад.
Прохожу мимо двери с надписью «Дирекция». Слышу разговор:
– Пересадите его в другую ложу! А то он еще полицию вызовет!
Понимаю, что разговор обо мне.
Останавливаюсь, прислушиваюсь.
– А у нас финал второго действия еще совсем сырой!
– Да, да, без Пахомыча никак. Пересадите этого скандалиста, живо.
Скандалист – это я. Пахомыч – это пьяный старик.
