Мучился полгода, наверное.
Потом решился. Оформил развод. Сына обеспечил жилплощадью, бывшую жену устроил на хорошую денежную работу – он был довольно влиятельный товарищ, с большими связями. Уехал в санаторий на неделю.
Вернулся: «Вот я свободен и чист, я только твой». Мужику за сорок, между прочим, а как мальчик.
Цветы, шампанское, ужин при свечах.
Утром она говорит:
– Тебе было хорошо со мной?
Он:
– Любимая, как я счастлив, ты прекрасней всех…
А она:
– Ты мало что импотент, это бы я перетерпела. Но ты еще и лицемер. Я же видела, как тебе тошно было. Врать нехорошо, мой дорогой. Собирайся.
Он ее даже не побил.
Но и сам не повесился. Кажется, вернулся к бывшей жене.
А ее я встретил лет через десять. На рынке, рядом с нашей дачей. Оказалось, они дачу снимают недалеко, в поселке через шоссе. Сыну пять лет, она его за руку держит. Кошелка в другой руке.
– А муж у тебя кто? – спрашиваю.
– Да господи! – и называет фамилию одного нашего однокурсника.
– Понятно. А почему так? – я не удержался спросить.
– Как? – и в упор на меня смотрит.
Глаза всё такие же. Но не совсем.
Наша Таня горько плачет
не пробуждай воспоминаний
Петров нашел в отцовском шкафу альбом.
Он делал уборку в отцовской квартире, потому что мать умерла уже давно, а отец хоть и ходил по комнате и даже посидеть во двор сам спускался – на самом деле был беспомощный старик, за которым надо было присматривать. Потому что Петрову было пятьдесят пять, а отцу восемьдесят два.
Альбом лежал на нижней полке, под стопкой ветхих рубашек, которые отец давно не носил, но жалел выкинуть. Вот Петров и решил наконец отнести их на помойку.
Альбом был старый, красный, плюшевый, маленький. С латунным замочком.
Петров открыл его.
Там были фотографии какой-то девочки. Сначала на руках у женщины. Потом в коляске. Около песочницы. На улице. На даче – на грядке и на крылечке. И даже один раз у моря. С единственной подписью: «Мисхор. Танечке двенадцать лет». Это была последняя фотография, дальше шли пустые окошечки.
Петров сбросил туфли и лег на диван, уставившись в потолок.
Отец за стеной кашлял и шаркал тапочками.
Петров еще раз перелистал альбом. По машинам на фоне выходило, что эта Танечка моложе его лет на десять-пятнадцать. Значит, когда он учился в школе, когда папа помогал ему решать задачи, и они вместе делали уборку, и папа по воскресеньям приносил маме цветы и тортик – так у них было заведено в их прекрасной любящей семье, – значит, одновременно у папы была еще одна жена! Была дочь! И папа навещал их, помогал, наверное. Делал фотографии, хранил их в альбоме.
Петров не знал, злиться ему на отца или нет. Но он вдруг почувствовал нежность к этой девочке. К младшей сестренке.
Он сделал сканы и раскидал по разным сайтам.
Через неделю пришло письмо: «Откуда у вас мои фотографии?»
«Нам лучше встретиться», – ответил он.
Договорились в летнем кафе на Ломоносовском. В час дня.
В час дня к веранде подъехала дорогущая машина – Петров даже не разобрал какая. Выскочил широкий мужчина, открыл заднюю дверцу, помог выйти холеной даме лет сорока.
– Всё может быть, – сказала она Петрову, перелистав альбом. – Я росла без отца. Вы мне его отдаете?
– Отца? – пошутил Петров.
– Альбом, – сказала она.
– Да, разумеется.
– Благодарю. Только вот что. Вы, надеюсь, понимаете, что я вам ничего не должна? Вы не вправе от меня ничего ждать.
– От вас? О чем вы? – Петров засмеялся, кивнул на лимузин и охранника. – По глазам вижу, вы всё это на часок одолжили у крутой подружки.
– Ценю ваше остроумие, – мрачно сказала она. – Когда он умрет, позвоните мне. Я оплачу похороны и памятник.
– Идите к черту, – ласково сказал Петров и коротко погладил ее по плечу.
– Спасибо, – через силу улыбнулась она, встала и протянула красивую руку.
Когда Петров снова пришел к отцу, тот спросил:
– Где альбом? Тут альбом под рубашками был! Ни рубашек, ни альбома, – он опустился на колени перед шкафом.
– Тебе нельзя нагибаться, – Петров поднял его, усадил на диван. – Какой альбом?
– У матери двоюродный брат был, Серёжка Ливенцев. Он ей этот альбом принес. «Спрячь, Наталья». Ну, мать всё поняла. Когда Серёжка умер, мне рассказала. Смотрю карточки и думаю – эх, если бы у меня такая доченька была! Где ж альбом-то?
– Понятия не имею! – обиженно сказал Петров. – У тебя свой родной сын есть! Хватит с тебя. Пошли обедать.
Под Новый год Таня позвонила Петрову и предложила пересечься. Она приготовила подарки ему и отцу.
Петров сказал, что у него «фатально нет времени»
– Я буду у вашего подъезда в любое удобное для вас время. Вам трудно на лифте спуститься?
– К сожалению, – сказал Петров и нажал отбой.
Ключ
июль, таскающий в одеже пух одуванчиков
Мальчик позвал девочку на дачу. Хотя на даче жили бабушка, няня и пятилетний брат. Потому что девочка не захотела прийти к нему в пустую квартиру; у него мама с папой уехали отдыхать, а бабушка с братиком и няней были на даче.
Девочка уперлась. Нет и всё. Забоялась, наверное. «А на дачу поедем?» – «А там тоже никого нет?» Мальчик всё объяснил. Она сказала: «Тогда да».
Кстати, у нее родители тоже уехали отдыхать и оставили ее одну. Поэтому весь разговор и начался. Но к ней домой было нельзя, ни-ни, ни в коем случае.
Встретились у метро, доехали до вокзала, полчаса на электричке, а там еще пешком километр, не меньше.
Приехали, поужинали, посидели на крыльце, потом пошли спать. Мальчик лег на веранде, а девочка – в одной комнате с бабушкой, на раскладушке.
Утром пошли гулять.
Как только зашли в лес, сразу начали целоваться.
Потом добежали до опушки. На опушке был стог сена. Забрались наверх и стали целоваться еще сильнее. Солнце жарило. Мальчик стал ей расстегивать пуговицы. Она сказала: «Не надо». Он стал целовать ей шею. Было солоно, потому что жарко. Она сказала: «Еще вот так, вот так». А потом вдруг: «Поехали в Москву, к тебе».
Уже подошли к подъезду. Мальчик сунул руку в карман и обмер: ключа не было. Плоский английский ключик, тогда квартиры особенно не запирали.
