– Я ключ забыл, – сказал он.
– Потерял? – у нее даже голос дрогнул.
– Нет, – сказал мальчик. – Я точно знаю, где он лежит. На полочке в прихожей. Когда мы в лес пошли, я его нарочно выложил, чтоб не потерять. Точно. А может, всё-таки давай к тебе?
– Исключено, – сказала она и села на лавочку у подъезда. – Я подожду, ничего, не переживай.
Бегом до метро, с пересадкой до вокзала, на электричку, бегом до поселка, рванул калитку, прыгнул на крыльцо – о боже! – нет ключа. Ни на полочке, ни на гвозде, ни в ящике комода, ни в кармане куртки. А бабушка ушла к соседям. Хотелось бежать в лес, искать на тропинке, рыться в стогу… Мальчик заплакал, сел на крыльцо и почувствовал, как что-то сбоку врезается в живот. Ключ лежал в потайном кармашке-клапане.
Еще было светло, когда мальчик вбежал во двор. Она сидела и ждала, это было чудо, это было счастье, они вошли в пустую пыльную горячую квартиру, упали на диван, обнялись, и она вдруг сказала:
– Черт. Гадство. Как я лопухнулась.
– Почему? – его резануло это неприятное взрослое слово.
– Слушай, – сказала она. – У тебя есть… ну, сам знаешь…
– Что? – он взял ее за плечи.
– Я стесняюсь, – сказала она.
– На ухо скажи, – ласково сказал он, – а я глаза закрою.
Она прижала губы к его уху и шепнула коротко.
– Да, – сказал он. – Да, конечно. Сейчас.
Встал, пошел в ванную, достал из шкафчика большую расковырянную пачку ваты, принес ей. Она сказала: «Выйди, пожалуйста». Потом спросила, какое полотенце можно взять, чтобы пойти в душ.
Пока она мылась, мальчик постелил ей постель в большой комнате.
А сам стал укладываться в своей комнате, через стенку. Когда снимал майку, почувствовал, что у него сильно пахнут подмышки. Набегался по жаре. Но мыться не было сил. А зайти к ней и просто поцеловать на ночь – было стыдно такому вонючему.
«Как много тела в нашей душевной жизни», – подумал мальчик.
Но не тогда подумал, а лет через тридцать.
А тогда он лежал и думал, любит он ее или уже нет.
Так и не решил.
Добрые, хорошие, любимые
трезвость – норма жизни
Лена Захарова собиралась выйти замуж за Максима Рябухо. Но Лилька Лапкина всё сломала.
– Только нищету плодить! – мудрым басом сказала она и пихнула окурок в пустую пивную банку. Окурок пшикнул и затих. Лилька тоже замолчала. Они сидели на лавочке во дворе.
– В смысле? – не поняла Лена. Она позвала Лильку как раз обсудить все дела про свадьбу, чтобы недорого, но прилично.
– Ты с папой-мамой живешь в двушке, – объяснила Лилька. – А у Макса вообще сестра замужем. Он в проходной спит, ты что, не знаешь? Ты что, думаешь, они все вот так прямо соберутся и вам хоть комнату в коммуналке сделают?
– Нет, не думаю, – растерялась Лена. – Мы снимать будем.
– Цены знаешь? – хохотнула Лилька. – Ну, допустим. А жрать на что? А пивка попить? А если ребенок?
– Сначала без ребенка, – сказала Лена.
– Зачем тогда жениться? – ответила беспощадная Лилька. – Сексом заниматься негде? Ходи ко мне, когда я на дежурстве.
Лилька была нянечкой в больнице и училась на массажистку вместе с Леной. Жила одна в квартире гостиничного типа.
– Что же делать? – спросила Лена.
– Не плодить нищету! – повторила Лилька. – Родишь ребенка, он попросит: купи то, купи это, а бабок ноль. Приятно тебе? А ребенку?
– Что же делать? – повторила Лена, чуть не плача.
– Трезво рассуждать! – сказала Лилька. – Головой соображать.
Лена сначала очень обиделась. Но потом стала соображать, и в голове у нее всё сложилось. Как пазл складывают. Ворох непонятных деталек превратился в яркую и четкую картинку.
Поэтому она всё объяснила Максиму такими же грубыми и ясными словами. Что он младший продавец без образования. А она, когда еще училище закончит и найдет хорошую работу.
– Так что женись на богатой, – спокойно сказала она. – Можно, чтоб постарше.
– А ты? – спросил Максим.
– Я тоже попробую.
– Ты прямо как эта самая, – сказал Максим, сдерживаясь.
– Вот и пускай, – сказала Лена. – Зато трезво.
Через двенадцать лет он ее нашел. Хотя жила она в другом месте, а работала вообще на краю Москвы.
Сели на лавочку.
– Богатый? – спросил Максим, потрогав пальцем ее обручальное кольцо.
– Нормальный, – сказала Лена. – А у тебя?
– А я развелся, – сказал он. – Получил однушку на Пролетарке. Пять минут от метро, почти что центр. Детей нет.
– У меня тоже нет.
– Муж, небось, старенький? – съехидничал Максим.
– Немолодой, – сказала Лена. – Больной диабетом. На уколах. Я ему готовлю диетическое питание.
– А я тебе наврал! – вдруг закричал он. – Ничего я не развелся! Она хорошая! Добрая! Я ее люблю!
– И я своего люблю. А зачем врал?
– Думал, ты скажешь: «Я тогда тоже разведусь»… Насчет квартиры не наврал. Это квартира отца жены, она ее на меня записала. Мы ее пока сдаем.
– Кто она? Сколько ей лет?
– Неважно, – сказал Максим. – А ты потолстела, если честно.
– Ничего, – сказала Лена. – Ты тоже пузо отрастил. Нормально. Тебе даже идет. А то был такой хлипенький.
Богатые и знаменитые
как бы ситком
– Привет, Вася, только давай по-быстрому, – сказал режиссер Лаптев актеру Свенцицкому. Они сидели в полупустом зале небольшого ресторана.
– По-быстрому не выйдет, – сказал Свенцицкий, уронив коротко стриженую голову на большие смуглые кулаки, поставленные один на один.
Кулаки красиво смотрелись на кремовой скатерти. Официант замер с маленькой бутылкой минералки.
– Идите, – махнул ему рукой Лаптев и громко вздохнул, чтоб Свенцицкий слышал.
– Не чувствую роль, – ответно вздохнул тот. – Утерял смысловое ядро… И вот думаю: а мое ли это? Сережа, я долго размышлял. Я больше не могу.
– Чего? – зашипел Лаптев. – Мы половину смен отсняли!!!
– Истина профессии, истина искусства шепчет мне, – сказал Свенцицкий, – чтоб я послал всё это на хрен… Мне грустно, Серёжа. О, если бы ты знал, как мне грустно…
– На середине фильма? – спросил Лаптев. – В морду хочешь?
– Друг мой, – сказал Свенцицкий. – Ты, наверное, помнишь, что сержанта Климчука я играл без дублера. Если ты дернешься, сука, я тебе мозги выбью. Ты лучше скажи, зачем ты мою Таньку трахнул? Зачем она тебе, тихая провинциальная девочка, когда твоя Ленка на всех глянцах сиськи кажет? Что ж ты за тварь такая?
