Я обладаю достаточным опытом и нужными связями. Мне поручено предложить вам участие в проекте, способном позволить вам, не роняя достоинства, направить эту истину в самое ядро системы, с которой вы так энергично противоборствуете. И под любые гарантии безопасности, какие только вы сочтете необходимыми, я прошу вас о краткой встрече, в ходе которой могла бы изложить вам дело.
Я дважды перечитала последний вариант, вымарала из второго абзаца слова «не роняя достоинства», вставила между словами «эту» и «истину» слово «взрывчатую» и по электронной почте отправила письмо Джованне, чтобы та, в свою очередь, переслала его Дзомо. Потом включила телевизор – местный канал продолжал вещать об акции Снайпера в доме Джульетты, – улеглась на кровать и позвонила хозяину «Бирнамского леса» доложиться о своих успехах.
Мобильник Джованны ожил на следующий день, 13 февраля, посреди нашего с ней обеда. Мы сидели в траттории «Мазенини» напротив замка, и официант как раз убирал глубокие тарелки, когда она открыла сумку, достала телефон, ответила и, покуда слушала, адресовала мне улыбку, которая с каждым мгновением становилась все определенней и ярче. Наконец она сказала: «Спасибо, милый!» – дала отбой, спрятала телефон, и все это – не сводя с меня очень довольных глаз.
– Тебе назначено свидание, – провозгласила она.
У меня внезапно пересохло во рту. Недавно съеденные спагетти узлом завязались в желудке. Я протянула руку за бокалом вина, прилагая неимоверные усилия, чтобы она не дрожала.
– И когда же?
– Сегодня вечером, в одиннадцать ровно. На углу переулка Тре-Марчетти.
– Где это?
– Тут неподалеку. За Ареной, то есть за римским амфитеатром.
Я сделала крупный глоток. «Амароне Николис» 2005 года – и в эту минуту я особенно ясно поняла, чему это вино обязано своей славой.
– Дзомо звонил?
– Да. Предупредил, что ты должна быть одна, без диктофона, без фотоаппарата, без мобильника… Впрочем, на месте тебя в любом случае обыщут.
– Что еще он сказал?
– Больше ничего. Только это. – Она тоже взяла бокал и слегка приподняла его, как бы показывая, что пьет за меня. – Похоже, ты в конце концов получишь своего Снайпера.
Мы тихо чокнулись. Стекло вокруг вина цвета крови звякнуло отчетливо и чисто.
– Благодаря тебе, – сказала я.
Джованна глядела на меня ласково и ответила мягко:
– Я тут ни при чем.
Я опять заметила у нее на губах эту смутную ускользающую улыбку. Похожую на мою. Она вспоминает меня, поняла я. Она вспоминает нас.
Снег перестал, но густой белый ковер уже устлал улицы Вероны, и с крыш срывались тяжелые капли. Было без десяти одиннадцать. Поздний час, мороз и безветрие, тонущие во мраке фасады, призрачная бледность улиц, тишина – и оттого особенно громко скрипели по снегу мои подошвы. Я спустилась по улице Маццини, дошла до обширного белого пространства площади и свернула налево – к темной громаде античного амфитеатра. Там, совсем неподалеку от каменных двухтысячелетних арок, брал начало переулок Тре-Марчетти, тянулся под витым железом балконов, под вывеской траттории, сейчас уже закрытой.
Я остановилась на углу, огляделась. Хотя на небе не было ни луны, ни звезд, а часть уличных фонарей не горела – то ли за поздним временем, то ли из-за снегопада, – густо выпавший снег сверкал так ярко, что позволял рассмотреть в полутьме заснеженные автомобили у обочин, следы шин, превративших снежный наст в каток; одинокий фонарь неподалеку от Портоне-делла-Бра обрисовывал контуры далеких деревьев и массивные каменные тумбы с цепями, окружавшие котлован амфитеатра.
Прошло уже десять минут сверх срока, и от неподвижного стояния на холодной белой земле ноги у меня начали леденеть. Я терла руки в перчатках, подпрыгивала и топталась, чтобы согреться, и наконец пошла вокруг арены, но так никого там и не увидела. Иногда от фар автомобилей, медленно пересекавших площадь, ложились на снег длинные тени – и кое-какие из них принадлежали прохожим, которые, как и я, осторожно шагали по скользким тротуарам. Но ни один не направился мне навстречу. Мне сделалось как-то не по себе.
По собственным следам я пошла вдоль балюстрады до угла переулка, и тут внизу, в белой чаше амфитеатра, от одного из огромных каменных пилястров, поддерживающих арки, отделился чей-то силуэт.
– Снайпер? – тихо окликнула я.
Ответа не было. При звуке моего голоса силуэт снова замер. Стал бесформенным пятном и растворился во мраке под аркой.
– Я – Лекс Варела, – произнесла я.
Мне почудился короткий сдавленный смешок, но, возможно, то была игра воображения. Возможно, кто-то лишь сипло кашлянул. Потом темное пятно снова чуть выдвинулось из-за пилястра. Я стояла наверху, опершись о парапет балюстрады, а незнакомец – внизу, скрываясь в тени арки. Я огляделась, ища ступени, по которым могла бы спуститься за балюстраду в котлован глубиной метра два, и в этот миг раздался скрип снега. Шаги приближались: кто-то шел по мостовой. Я развернулась спиной к арене, присела на балюстраду. Сначала увидела только черную фигуру, четко выделявшуюся в белом пространстве. Потом, когда она уже почти поравнялась со мной, автомобильные фары на миг выхватили ее из темноты: женщина – высокая, тонкая, в шляпе, в длинной норковой шубе. Покуда фары еще освещали ее, я успела рассмотреть острое сухое лицо. Женщина прошла вдоль балюстрады и скрылась во мраке.
– Снайпер… – снова позвала я, повернувшись к арене.
Несколько мгновений ничего не было слышно: я испугалась, что он ушел. Но вот наконец различила внизу, во тьме, какое-то шевеление. Снова в проеме арки возник черный – на белизне снега – силуэт. Силуэт мужчины с закрытым лицом. Медленно, осторожно он двинулся вперед и остановился у моих ног.
– Где мне спуститься? – спросила я, перегнувшись через балюстраду.
Рука, темнея на фоне снега, поднялась, показывая на что-то справа. Дальше все пошло одновременно. Оттуда, где скрылась во тьме женщина в норковой шубе, послышались стремительно приближающиеся шаги, и вот я уже увидела ее совсем рядом с собой. Но на этот раз она не прошла мимо. Последовал жестокий удар по голове, сбоку – удар, нанесенный с такой силой и так внезапно, что у меня перед глазами, разрывая черноту ночи, вспыхнули и разлетелись во все стороны многоцветные огни. Я потеряла равновесие, ухватилась за балюстраду, чтобы не свалиться на арену, и, взглянув вниз, среди безумных сполохов, плясавших перед глазами, различила, как черный мужской силуэт резко рванулся за колонны, и в тот же миг появилось новое действующее лицо – возникло, двигаясь с необыкновенной быстротой, под пилястрами арок, ринулось к первому. Тут от нового удара – на этот раз по затылку, еще сильнее – я окончательно потеряла равновесие и с двухметровой высоты повалилась вниз, за балюстраду, с явным намерением воткнуться головой в камень арены.
Я не вполне ясно помню эти мгновения. Возникло ощущение, будто все передо мной исчезло, потом ужас падения, потом какой-то пустоты во всем теле, сменившейся болью. Потом – в тот миг, когда тело соприкоснулось с землей, – внезапной нехватки воздуха в легких. Думаю, что только благодаря густому слою снега, смягчившему падение, я не переломала себе все кости. Я лежала на боку, не в силах шевельнуться, и, хотя сознания не потеряла, была оглушена до такой степени, что даже не чувствовала боли. Открыла рот, чтобы закричать или вздохнуть поглубже, но не смогла произнести ни звука, впустить в легкие ни капли воздуха. Я вся одеревенела, потеряла чувствительность, словно меня внезапно разбил паралич, оставив возможность только видеть и слышать. Щекой я лежала на снегу. Разноцветные искры погасли, и я разглядела, как упал рядом со мной человек, что прятался под аркой. Я слышала шум короткой борьбы, какое-то урчание, стоны. Удары. Кто-то – без ожесточения, слегка – ногой перекатил меня на спину. Кажется, я слышала вблизи женский голос, но слов разобрать не могла. Ей отвечал мужской. Бесформенный куль рядом со мной перестал ворочаться – или мне так показалось. Узкий, как карандаш, луч фонарика осветил мне лицо и сейчас же нашарил человека, распростертого в шаге от меня. Над ним стоял мужчина: я рассмотрела широкое зеленое пальто, подстриженные усы, светлые глаза. Потом блеснул на миг и погас клинок ножа.
